Октябрь уж наступил уж роща отряхает стихотворение: Октябрь уж наступил — уж роща отряхает (отрывок из стихотворения «Осень»)

Октябрь уж наступил — уж роща отряхает (отрывок из стихотворения «Осень»)

Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?

• Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
• Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
• Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
• Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
• Как предложить событие в «Афишу» портала?
• Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день

Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».

Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура. РФ»

Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.

Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?

Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.

Электронная почта проекта: [email protected]

Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all. culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».

Как предложить событие в «Афишу» портала?

В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».

Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.

Если вопросы остались — напишите нам.

Октябрь уж наступил, уж роща отряхает — Пушкин. Полный текст стихотворения — Октябрь уж наступил, уж роща отряхает

Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?

• Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
• Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
• Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
• Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
• Как предложить событие в «Афишу» портала?
• Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день

Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».

Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»

Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.

Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?

Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.

Электронная почта проекта: [email protected]

Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».

Как предложить событие в «Афишу» портала?

В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».

Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.

Если вопросы остались — напишите нам.

Октябрь уж наступил-уж роща отряхает. Анализ предложения.

В стихотворении «Осень» мы находим не только изображение природы в осеннюю пору; перед нами разнообразные картины жизни: охота помещиков, от которой страдают засеянные поля крестьян, катание на коньках, зимние праздники, летний зной, от которого изнемогают люди, и т. п. Пушкин описывает в этом стихотворении и процесс своего поэтического творчества, говорит о судьбе передового поэта в условиях царско-крепостнической России 30-х годов XIX века.  

   Из всех времён года Пушкин отдавал предпочтение осени: «Из годовых времён я рад лишь ей одной».  

   Яркими красками рисует Пушкин в седьмой строфе осенний пейзаж: «пышное природы увяданье», «в багрец и золото одетые леса», «мглой волнистою покрыты небеса», «и редкий солнца луч, и первые морозы». Реалистически правдиво Пушкин изображает деревенскую осень:  

   Октябрь уж наступил; уж роща отряхает  

    Последние листы с нагих своих ветвей;  

   Дохнул осенний хлад, дорога промерзает;  

   Журча ещё бежит за мельницу ручей,  

   Но пруд уже застыл…  

   Осень приятна и дорога Пушкину не только своей «прощальной красой»: она — время года, наиболее располагающее поэта к творчеству; «Осень… пора моих литературных трудов»,— говорил Пушкин. Описанию творческой работы поэта посвящены X и XI строфы. Пушкин описывает, как у него рождается и создаётся стих: «думы долгие», которые он «питает в своей душе», пробуждают его творческое воображение; его «душа стесняется лирическим волненьем, трепещет, и звучит, и ищет, как во сне. излиться, наконец, свободным проявленьем». В этих словах изумительно передано творческое горение поэта, напряжение всех сил его души, подъём его чувств. И тогда наступает момент  

   творчества:  

   И мысли в голове волнуются в отваге,-.  

   И рифмы лёгкие навстречу им бегут,  

   И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,  

   Минута — и стихи свободно потекут.  

   Стихотворение заканчивается (XII) вопросом: «Куда ж нам плыть?» Здесь отражено раздумье поэта о трудностях своего положения в условиях самодержавно-крепостнического строя и полицейского надзора, особенно усилившегося после разгрома декабристов.  

   Стихотворение «Осень» развёртывается как непринуждённая беседа поэта с читателем. В соответствии с содержанием той или иной строфы изменяются интонации. Так, спокойный повествовательный тон первой строфы, в которой нет авторского «я», сменяется в последующих строфах задушевно лирическим или ироническим.

Октябрь уж наступил, уж роща отряхает 🚩 Александр Пушкин

Стихи русских поэтов классиковСтихи зарубежных поэтов классиковСтихи современных поэтовКороткие стихи

Поиск произведения

Все категории / темыКороткие стихиСтихи зарубежных поэтов классиковСтихи русских поэтов классиковСтихи современных поэтовЦитатыАбстрактные стихиБалладыГрустные стихиГрустные стихи о жизниГрустные стихи о любвиГрустные стихи о собакахГрустные стихи про животныхГрустные стихи про мамуГрустные стихи про осеньГрустные стихи про папуКолыбельные стихиМатерные, нецензурные, хулиганские стихиОдыСказки в стихахСмешные, веселые стихи для детейСмешные, веселые стихи о школеСмешные, веселые, юмористические стихиСовременные стихи для детейСовременные стихи о дружбеСовременные стихи о женщинеСовременные стихи о жизниСовременные стихи о любвиСовременные стихи о природеСовременные стихи о Родине, РоссииСтихи аллегорииСтихи для детейСтихи для детей 10 летСтихи для детей 3-4 летСтихи для детей 5-6 летСтихи для детей 7 летСтихи для детей 8 летСтихи для детей 9 летСтихи для малышей, самых маленькихСтихи для подростковСтихи к 1 маяСтихи к 1 сентября (День Знаний)Стихи к 23 февраляСтихи ко дню Космонавтики 12 апреляСтихи на День Святого ВалентинаСтихи на день Святого Валентина любимой девушкеСтихи на день Святого Валентина любимому парнюСтихи на конкурс чтецовСтихи на Крещение ГосподнеСтихи на Прощеное воскресеньеСтихи о безответной любвиСтихи о березеСтихи о блокаде ЛенинградаСтихи о БогеСтихи о вере и надеждеСтихи о весне для детейСтихи о войнеСтихи о войне для детей, школьниковСтихи о войне для конкурса чтецовСтихи о ВолгеСтихи о временах годаСтихи о времениСтихи о встречеСтихи о героях и героизмеСтихи о городах, странахСтихи о грустиСтихи о детствеСтихи о добротеСтихи о дочкеСтихи о дружбеСтихи о женской красотеСтихи о женщине, девушкеСтихи о животных для детейСтихи о жизниСтихи о здоровьеСтихи о зимеСтихи о зиме для детейСтихи о КавказеСтихи о книгах, чтении, литературеСтихи о красотеСтихи о КрымеСтихи о КубаниСтихи о ЛунеСтихи о любви к девушке, женщинеСтихи о любви к мужчинеСтихи о любвиСтихи о любви на расстоянииСтихи о мамеСтихи о материнствеСтихи о мечтеСтихи о милосердии и состраданииСтихи о миреСтихи о молчанииСтихи о мореСтихи о МосквеСтихи о мужеСтихи о мужествеСтихи о мужчинеСтихи о музеСтихи о музыкеСтихи о наукеСтихи о небеСтихи о нежностиСтихи о ненавистиСтихи о памятиСтихи о ПарижеСтихи о патриотизмеСтихи о первой любвиСтихи о первоклассникахСтихи о песнеСтихи о Петербурге, ЛенинградеСтихи о печалиСтихи о победеСтихи о повареСтихи о погодеСтихи о подругеСтихи о пожарных и спасателяхСтихи о политикеСтихи о поэзии и стихахСтихи о поэтахСтихи о предательстве, изменеСтихи о природе для детей, школьниковСтихи о природе для конкурса чтецовСтихи о природе русских поэтовСтихи о профессияхСтихи о профсоюзеСтихи о прошедшей любвиСтихи о прошломСтихи о прощенииСтихи о путешествияхСтихи о ПушкинеСтихи о работе, профессиях для детейСтихи о работе, трудеСтихи о радостиСтихи о разбитом сердцеСтихи о расставании, разлукеСтихи о ревностиСтихи о революцииСтихи о рекеСтихи о религииСтихи о Родине для детей, школьниковСтихи о Родине, РоссииСтихи о родителяхСтихи о рождении дочкиСтихи о рождении ребенкаСтихи о рождении сынаСтихи о розахСтихи о русском языкеСтихи о СамареСтихи о СаратовеСтихи о свадьбеСтихи о свободеСтихи о себеСтихи о СевастополеСтихи о СевереСтихи о селе, деревнеСтихи о семье и семейных ценностяхСтихи о сестреСтихи о СибириСтихи о силеСтихи о сильной женщинеСтихи о сирениСтихи о сказкахСтихи о скалахСтихи о скорбиСтихи о скукеСтихи о словеСтихи о смертиСтихи о смысле жизниСтихи о снегеСтихи о собакахСтихи о собаках для детейСтихи о совестиСтихи о солдатахСтихи о солнцеСтихи о СочиСтихи о спортеСтихи о СталинеСтихи о старостиСтихи о страстиСтихи о студентахСтихи о судьбеСтихи о суициде, самоубийствеСтихи о счастьеСтихи о сынеСтихи о талантеСтихи о танцахСтихи о творчествеСтихи о театреСтихи о тишинеСтихи о тополеСтихи о тоскеСтихи о ТулеСтихи о физикеСтихи о хлебеСтихи о художникахСтихи о церквиСтихи о чаеСтихи о чести и достоинствеСтихи о чувствахСтихи о школеСтихи о яблокахСтихи о ЯкутииСтихи про 8 мартаСтихи про 9 мая, День ПобедыСтихи про августСтихи про АдСтихи про АдамаСтихи про Адама и ЕвуСтихи про адмиралтействоСтихи про аистаСтихи про акробатовСтихи про актрисуСтихи про акулуСтихи про АлёнуСтихи про АлинуСтихи про алкогольСтихи про аллеиСтихи про алмазыСтихи про АлтайСтихи про алтарьСтихи про альпинистовСтихи про АльпыСтихи про Америку, СШАСтихи про аметистСтихи про АмстердамСтихи про АмураСтихи про ананасыСтихи про Ангела и ДемонаСтихи про Ангела смертиСтихи про Ангела-хранителяСтихи про АнгеловСтихи про АндреяСтихи про АнтарктидуСтихи про антилопуСтихи про АнтонаСтихи про АнюСтихи про апрельСтихи про армиюСтихи про АфрикуСтихи про аэропортСтихи про бабушкуСтихи про беременностьСтихи про бессмертиеСтихи про БлаговещениеСтихи про болезньСтихи про больСтихи про братаСтихи про буквыСтихи про ВанюСтихи про ВасюСтихи про Вербное воскресеньеСтихи про веснуСтихи про ветерСтихи про вечерСтихи про ВикуСтихи про ВитюСтихи про ВовуСтихи про водуСтихи про волковСтихи про волныСтихи про волосыСтихи про воспитателяСтихи про глазаСтихи про голодСтихи про голосСтихи про голубые глазаСтихи про гордостьСтихи про горыСтихи про градСтихи про грозуСтихи про ДашуСтихи про девочку СашуСтихи про Деда МорозаСтихи про дедушкуСтихи про декабрьСтихи про ДенисаСтихи про день рожденияСтихи про деревьяСтихи про детейСтихи про детский садСтихи про ДиануСтихи про ДимуСтихи про добро и злоСтихи про дождьСтихи про домСтихи про домашних животныхСтихи про дорогуСтихи про другаСтихи про дружбу для детейСтихи про душуСтихи про ЕгипетСтихи про елкуСтихи про женихаСтихи про женуСтихи про ЖенюСтихи про животных, птицСтихи про зайцаСтихи про закатСтихи про звездыСтихи про зеленые глазаСтихи про зимний лесСтихи про именаСтихи про ИруСтихи про июльСтихи про июньСтихи про карие глазаСтихи про КаринуСтихи про КатюСтихи про киноСтихи про КолюСтихи про космосСтихи про кошек, котовСтихи про КсюшуСтихи про лагерьСтихи про ландышиСтихи про ласточкуСтихи про ЛенинаСтихи про ЛеруСтихи про лесСтихи про летоСтихи про лето для детейСтихи про листопадСтихи про листьяСтихи про ложьСтихи про лошадей, конейСтихи про ЛюбуСтихи про майСтихи про МаксимаСтихи про мальчика СашуСтихи про маму для детейСтихи про МаринуСтихи про мартСтихи про МасленицуСтихи про математикуСтихи про МашуСтихи про медицину, медиковСтихи про МишуСтихи про молодость, юностьСтихи про морозСтихи про моряковСтихи про НадюСтихи про настроениеСтихи про НастюСтихи про НаташуСтихи про невестуСтихи про Новый год и РождествоСтихи про ночьСтихи про ноябрьСтихи про обидуСтихи про одиночествоСтихи про одуванчикиСтихи про октябрьСтихи про ОлюСтихи про осенний лесСтихи про осеньСтихи про осень для детейСтихи про осеннюю поруСтихи про папуСтихи про папу для детейСтихи про ПасхуСтихи про ПетюСтихи про пионеровСтихи про поездСтихи про пожарСтихи про ПолинуСтихи про полицию, полицейскихСтихи про поцелуйСтихи про правила дорожного движенияСтихи про птицСтихи про радугуСтихи про Рай и АдСтихи про рассветСтихи про реку АнгаруСтихи про ромашкиСтихи про рукиСтихи про рыбака и рыбалкуСтихи про рябинуСтихи про СветуСтихи про свечиСтихи про сентябрьСтихи про сердцеСтихи про СережуСтихи про серые глазаСтихи про слезыСтихи про СнегурочкуСтихи про сонСтихи про СофиюСтихи про СтепуСтихи про сумеркиСтихи про тайгуСтихи про Татьянин деньСтихи про ТатьянуСтихи про телефонСтихи про улыбкуСтихи про УралСтихи про утроСтихи про учителяСтихи про февральСтихи про фотографииСтихи про фрукты и овощиСтихи про футболСтихи про цветыСтихи про цифрыСтихи про человека и людейСтихи про чудоСтихи про экологиюСтихи про ЮлюСтихи про январьСтихи про ЯнуСтихи с добрым утромСтихи спокойной ночиЭротические, пошлые стихи о сексеКороткие стихи на День Святого ВалентинаКороткие стихи о войнеКороткие стихи о женщине, девушкеКороткие стихи о животныхКороткие стихи о жизниКороткие стихи о любвиКороткие стихи о мореКороткие стихи о МосквеКороткие стихи о мужчинеКороткие стихи о природеКороткие стихи о Родине, РоссииКороткие стихи о счастьеКороткие стихи про веснуКороткие стихи про Деда МорозаКороткие стихи про день рожденияКороткие стихи про дочкуКороткие стихи про дружбуКороткие стихи про зимуКороткие стихи про летоКороткие стихи про мамуКороткие стихи про музыкуКороткие стихи про осеньКороткие стихи про папуКороткие стихи про семьюКороткие стихи про собакКороткие стихи про спортКороткие стихи про сынаКороткие стихи про школуКороткие стихи современных поэтовКороткие стихи, которые легко учатся

Все АвторыАбдулхак ИгебаевАгибалова Т.Агния БартоАделаида ГерцыкАделина АдалисАйгерим ТоктоматоваАким ЯковАкмалова АннаАкутагава РюносукэАл ЕфАлекс ТаирАлекс ФилимоновАлександр АнайкинАлександр АроновАлександр БазаджиевАлександр БашлачевАлександр БашлачёвАлександр БестужевАлександр БлокАлександр БойчукАлександр БорисенкоАлександр БродскийАлександр БывшевАлександр ВведенскийАлександр ВертинскийАлександр ВихорАлександр ВоейковАлександр ГаврюшкинАлександр ГаличАлександр ГитовичАлександр ГрибоедовАлександр ДобролюбовАлександр ДольскийАлександр ЖаровАлександр ИвановАлександр ИзмайловАлександр КапьярАлександр КардаковАлександр КарпенкоАлександр КлимовАлександр КоваленковАлександр КожейкинАлександр КотлинАлександр КочетковАлександр КулябинАлександр КурсинскийАлександр КушнерАлександр ЛугарёвАлександр МежировАлександр МецгерАлександр Монвиж-МонтвидАлександр НивинАлександр ОдоевскийАлександр ПолежаевАлександр ПрокофьевАлександр ПушкинАлександр РадищевАлександр РозенбаумАлександр СашинАлександр СидельниковАлександр СумароковАлександр ТвардовскийАлександр ФёдоровАлександр ХаринАлександр ЧеремновАлександр ШибаевАлександр ШипицынАлександр ШиряевецАлександр ЩербаковАлександр ЭдерхартАлександр ЯшинАлександра ВеремейчикАлександра КрючковаАлександра НовиковаАлексей АпухтинАлексей БолонскийАлексей ГанинАлексей ГастевАлексей ДмитриевАлексей ЕрошинАлексей ЖемчужниковАлексей КольцовАлексей Константинович ТолстойАлексей КрученыхАлексей МарковАлексей НескородовАлексей ПлещеевАлексей ПорошинАлексей РжевскийАлексей СелевАлексей СидоровАлексей СтариковАлексей СурковАлексей ТолстойАлексей ФатьяновАлексей ХомяковАлексей ШамаринАлексей ШевченкоАлексей ШлыгинАлена ВасильченкоАлена КирилинаАлена ТкачукАлена ТуданАлёша РякинАлина БелинаАлина МасловскаяАлла ЖэмАлла ЛапинаАлла ПолкановаАлла СтройлоАлла ФонинаАллен ГинзбергАльберт СигаловАльберт ШвейцерАля КудряшеваАнастасия БолюбашАнастасия ДобротаАнастасия КириченкоАнастасия ОрловаАнастасия ЧурбановаАнатолий АнисимовАнатолий БаркаевАнатолий БеляевАнатолий БолутенкоАнатолий ВоскобойниковАнатолий ГришинАнатолий ЖигулинАнатолий ЖуравлевАнатолий ЗагрядскийАнатолий МолчановАнатолий ОрловАнатолий ФоровАнатолий ЮхименкАнатолия ЛесныхАнгелина БолотскаяАндрей БелыйАндрей ВознесенскийАндрей ГеращенкоАндрей ДементьевАндрей ДенисовАндрей КолтоновскийАндрей ПоповАндрей СметанинАндрей УсачёвАндрей УсачевАндрей ЮркевичАнжела БерловаАнна АкмаловаАнна АлфероваАнна АхматоваАнна БарковаАнна БежелеваАнна БунинаАнна БуссоАнна ВалееваАнна ВишневскаяАнна ИвановаАнна ИгнатоваАнна КассариАнна КорчемкинаАнна КулагинаАнна ЛазареваАнна ЛуксАнна МиняеваАнна МогилевскаяАнна СиливончикАнтиох КантемирАнтон ДельвигАнтон ПришелецАнтон ЧеховАнтонина БахАнфиса АнисимоваАнюта ВеснаАня АксеноваАня ЛитвиноваАня ЛуценкоАполлон ГригорьевАполлон КоринфскийАполлон МайковАриадна ЛещинскаяАрина ЗабавинаАрсений АльвингАрсений Голенищев-КутузовАрсений ТарковскийАртем ЛысечкоАртём ОкренецАртур ГариповАртур ГиваргизовАртюр РембоАся ГорскаяАфанасий ФетБез автораБезладнов В.Белинда НаизустьБелла АхмадулинаБертольд БрехтБоборахим МашрабБогдан ХудавердБорис АвсараговБорис БабушкинБорис ГлуховскийБорис ЗаходерБорис КорниловБорис НиколаевБорис ПастернакБорис ПоляковБорис ПоплавскийБорис РыжийБорис СадовскийБорис СадовскойБорис СердюкБорис СкрипниковБорис СлуцкийБорис СмоленскийБорис СоловьевБорис ЧичибабинБорис ЭльшанскийБорисов В.Булат ОкуджаваБэла БеловаВ.А. ДроздовВадим ГарднерВадим ДелонеВадим ЕгоровВадим КосовицкийВадим КрашенинниковВадим ЛевинВадим МалковВадим СемернинВадим СмолякВадим СыванВадим ШершеневичВадим ШефнерВалентин БерестовВалентин ГафтВалентин ГлущенкоВалентин КатаевВалентин КатарсинВалентин ЛукшаВалентин СерыхВалентин СорокинВалентина ВолинаВалентина ДонниковаВалентина КошелеваВалентина ЛанцеттиВалентина НазароваВалентина СавковаВалентина СамотВалентина СкворцоваВалентина СтепнаяВалентина ЧерняеваВалентины КошелевойВалерий БрюсовВалерий ВоскобойниковВалерий ПанинВалерий ПаранинВалерий ПрокошинВалерий СавостьяновВалерий ЧижовВалерия ЗайцеваВалерия КтянцВалерия ЛивинаВалерия СувороваВан ЯпинВарвара МирнаяВарлам ШаламовВасилий БажановВасилий ЖуковскийВасилий КазинВасилий КаменскийВасилий КапнистВасилий КнязевВасилий КолосовВасилий КомаровскийВасилий КурочкинВасилий Лебедев-КумачВасилий МоругаВасилий Немирович-ДанченкоВасилий ПоповВасилий РепинВасилий ТредиаковскийВасилий ФедоровВасилий ФедорченкоВасилий ФетисовВасилиск ГнедовВеликий князь К. К. РомановВелимир ХлебниковВеня Д’ркинВера АношинаВера Бутко, Вадим ЗинчукВера ИнберВера МорозоваВера ПавловаВера ПолозковаВера ПоповаВера ПраздничноваВера СвечинаВера ШуграеваВероника ДолинаВероника ТушноваВиеру ГригореВика ИвченкоВиктор БоковВиктор БулгаковВиктор ВикторовВиктор ГвоздевВиктор ГончаровВиктор ГусевВиктор ГюгоВиктор ИвановВиктор КалитинВиктор КирюшинВиктор КолесниковВиктор ЛунинВиктор ПавловВиктор ПетровВиктор СлётовВиктор СоснораВиктор ТуровВиктор ХесинВиктор ЦойВиктории Пекер-ТкачВиктория БарановскаяВиктория БурьянВиктория ВакулинскаяВиктория КондратенкоВиктория МожнаяВиктория ТкаченкоВиктория ЧорнийВильгельм ЗоргенфрейВильгельм КюхельбекерВиолетта БережнаяВиссарион ПетербургскийВиталий БакалдинВиталий КодрянВиталий РевякинВиталий СивяковВиталий ТунниковВиталий ЮрковВлад АмелинВладимир АгатовВладимир АуровВладимир БезладновВладимир БенедиктовВладимир БританишскийВладимир ВишневскийВладимир ВолкодавВладимир ВологдинВладимир ВысоцкийВладимир ГеоргиевскийВладимир ГиляровскийВладимир ГиппиусВладимир ГудимовВладимир ДанькоВладимир ДинецВладимир ЕвплухинВладимир КоркинВладимир КорниловВладимир КостровВладимир ЛадыженскийВладимир ЛазаревВладимир ЛанинВладимир ЛившицВладимир ЛифшицВладимир ЛуговскойВладимир МальчевскийВладимир МарининВладимир МаслаковВладимир МаяковскийВладимир НабоковВладимир НарбутВладимир НочьВладимир ОрловВладимир ПриходькоВладимир РаевскийВладимир СидоровВладимир СоловьевВладимир СолоухинВладимир СтепановВладимир ТоропыгинВладимир ТристанВладимир ТыцкихВладимир УткинВладимир УткинВладимир ШамонинВладимира КобецВладислав КорякинВладислав КрапивинВладислав ХодасевичВнуковский ТарасВсеволод БагрицкийВсеволод КнязевВсеволод РождественскийВсегда первыйВячеслав АстеровВячеслав ИвановВячеслав КузнецовВячеслав ЛейкинВячеслав РуденкоВячеслав ЧендыревГабдулла ТукайГабриэла МистральГавриил ДержавинГавриил КаменевГайда ЛагздыньГалина АкимоваГалина АнтипинаГалина БобылёваГалина БоргульГалина БраиловскаяГалина ВоленбергГалина ГалинаГалина ГамперГалина ГлафираГалина ГрицаченкоГалина ДавыдоваГалина ДядинаГалина ЗеленкинаГалина ИльинаГалина ЛехманГалина МельниковаГалина Назаренко-УмбденштокГалина НовицкаяГалина ПетроваГалина ПургаГалина РукосуеваГалина СавельеваГалина СоренковаГалина СтаниславскаяГалина СтеценкоГалина ШалаеваГарина ЮдинаГеннадий АйгиГеннадий БрянскийГеннадий КротовГеннадий МалинскийГеннадий МалинскийГеннадий ОвруцкийГеннадий СеребряковГеннадий ТукачовГеннадий ШеховцовГеннадий ШпаликовГенри ЛонгфеллоГенрих АкуловГенрих ГейнеГенрих СапгирГеоргий АдамовичГеоргий ГраубинГеоргий ИвановГеоргий ЛадонщиковГеоргий РублевГерман АбрамовГерман ХодыревГлеб ГорбовскийГрегори КорсоГригорий ВиеруГригорий ЕмельяновГригорий КоринГригорий ЛюшнинГромова Л.Гульшат ЗайнашеваГурия ОсмановаДавид БурлюкДавид КугультиновДавид СамойловДайана Ди ПримаДана СидеросДаниил АндреевДаниил ХармсДарина УшаковаДарья ГерасимоваДарья КовалевскаяДарья ПономарёваДарья РостовскаяДаян КадырДемьян БедныйДениз ЛевертовДенис ДавыдовДжек АлтаузенДжиоева ЛейлаДжон БеррименДжон ДоннДжон КитсДжордж АрнольдДжордж БайронДиана КанДина БурачевскаяДмитрий БыковДмитрий ВеневитиновДмитрий КедринДмитрий МережковскийДмитрий ПерьковДмитрий ПинскийДмитрий ПолоновскийДмитрий ПоповДмитрий ПрусовДмитрий СтепановДмитрий СухаревДмитрий ЯблонскийДора ХайкинаДоронина ДарьяЕва ЧерноваЕвгений АграновичЕвгений АксельродЕвгений АрхипенкоЕвгений АстралЕвгений БаратынскийЕвгений БерЕвгений БерезницкийЕвгений БочкарёвЕвгений ВинокуровЕвгений ГребенкаЕвгений ГрудановЕвгений ДолматовскийЕвгений ЕвтушенкоЕвгений КоковинЕвгений ЛебедевЕвгений МаркинЕвгений МартыновЕвгений ПоспеловЕвгений СанинЕвгений ТищенкоЕвгений ШишкинЕвгений ЩелконоговЕвгения ЕрмоленкоЕвгения МалёнкинаЕвгения СоснинаЕвгения ТрутневаЕвгения ШерманЕвдокия РостопчинаЕвстафий БернетЕгор ИсаевЕгор ЛетовЕкатерина ГорбовскаяЕкатерина ДовлатоваЕкатерина ЗоринаЕкатерина КаргановаЕкатерина МанычеваЕкатерина НеволькоЕкатерина СемиволЕкатерина СероваЕкатерина СидороваЕкатерина СоколовскаяЕкатерина ШелыгинаЕлена АксельродЕлена АлександроваЕлена АнохинаЕлена АрсенинаЕлена БлагининаЕлена БогдановаЕлена БонЕлена БорисоваЕлена ВайтЕлена ВесноваЕлена ВечтомоваЕлена ВиноградоваЕлена ВячеславовнаЕлена ГригорьеваЕлена ГуроЕлена ДолгихЕлена ДюкЕлена ЕвсееваЕлена ЗаостровцеваЕлена КарабеляЕлена КасьянЕлена КоролёваЕлена КравченкоЕлена ЛешоваЕлена ЛипатоваЕлена МазанкоЕлена Мельникова-КравченкоЕлена НаздрюхинаЕлена ОленинаЕлена ПавловаЕлена ПроценкоЕлена РанневаЕлена РодченковаЕлена РудаковаЕлена СалмоваЕлена СвиряеваЕлена СмирноваЕлена СтеквашоваЕлена ТарасоваЕлена ТибинаЕлена ТрофимоваЕлена ТрутневаЕлена ХоринскаяЕлена ЦарегородцеваЕлена ЧерныхЕлена ЧертоваЕлена ШаламоноваЕлена ЯковенкоЕлизавета СиротаЕлизавета СучковаЕлизавета ТараховскаяЕрмил КостровЕс СояЕфим ЗайцевскийЕфимова О.Жан де ЛафонтенЗайцева Р.Зарина МорскаяЗельвин ГорнЗинаида АлександроваЗинаида ГиппиусЗинаида ПисьманЗинаида ТоропчинаЗинаида ЧеботареваЗлата БлагороднаяЗоя ЖурбенкоЗоя ПетроваЗульфия СалкоИван АбузинИван АксаковИван БарковИван БунинИван ВаравваИван ДемьяновИван ДмитриевИван ДолгорукийИван ЕлагинИван ИгнатьевИван ИщукИван КабановИван КиуруИван КлюшниковИван КозловИван КоневскойИван КрыловИван МельничукИван МятлевИван НаумовИван НикитинИван СуриковИван ТургеневИван ХемницерИварина МостовичИгорь БелкинИгорь ГуберманИгорь ЖдановИгорь ЖелновИгорь ЖуковИгорь ИртеньевИгорь КалишИгорь КобзевИгорь КоньковИгорь ЛарионовИгорь МазининИгорь МазнинИгорь МазунинИгорь СеверянинИгорь СмирновИгорь СмолевскийИгорь ТюленевИгорь ФроловИгорь ШандраИгорь ШаферанИгорь ШевчукИгорь ШептухинИда ВекшегоноваИида ДакоцуИлона ГрошеваИльина ЕленаИлья ГрошевИлья ЗданевичИлья СельвинскийИлья ЭренбургИнесса АгееваИнна ГамазковаИнна КашежеваИнна ЛевченкоИннокентий АнненскийИосиф БродскийИосиф УткинИпполит БогдановичИра ДолиннаяИраида МордовинаИрина АртемукИрина АртлисИрина АсееваИрина БутримоваИрина ГавриловаИрина ГлушецИрина ГоловлёваИрина ГорюноваИрина ГуринаИрина ЕвдокимоваИрина ЗуенковаИрина МаляроваИрина МихашинаИрина ОдоевцеваИрина ПивовароваИрина Самарина-ЛабиринтИрина СнеговаИрина ТетерчеваИрина ТокмаковаИрина ТрошинаИрина УстиноваИрина ФаузельИрис РевюКавахигаси ХэкиготоКазимир ЛисовскийКамышева Ю.Карл СэндбергКармелита КруглаяКаролина ПавловаКатя ПиксаеваКирилл АвдеенкоКняжна ГорчаковаКозьма ПрутковКондратий РылеевКонстантин АксаковКонстантин АксеновКонстантин БалаевКонстантин БальмонтКонстантин БатюшковКонстантин БольшаковКонстантин ВагиновКонстантин ВаншенкинКонстантин ВуколовКонстантин ДеркаченкоКонстантин ЕфетовКонстантин ЖуравлевКонстантин ИбряевКонстантин ПрисяжнюкКонстантин РомановКонстантин РошеКонстантин СимоновКонстантин СлучевскийКонстантин ФофановКонстантинос КавафисКорней ЧуковскийКсюша ИвановаЛана КарпинскаяЛана ЛукановаЛаптева ТатьянаЛара ИвановнаЛариса АлександроваЛариса ВасильеваЛариса МиллерЛариса НекрасоваЛариса РубальскаяЛариса РучкоЛариса ТитаренкоЛариса УлитинаЛариса ШатуноваЛариса ШахбазянЛасковый мирЛаэрт ДобровольскийЛе Рой ДжонсЛев ДрускинЛев КвиткоЛев КузьминЛев КуклинЛев МейЛев МирошниченкоЛев ОзеровЛев ОшанинЛев РахлисЛев СмирновЛев ТолстойЛев ЭллисЛена ГершманЛена ОдинцоваЛена СтепановаЛенгстон ХьюзЛеон ГроховскийЛеонид ГубановЛеонид ДьяконовЛеонид ЗавальнюкЛеонид ЗахаровЛеонид КаминскийЛеонид КаннегисерЛеонид КоноплянкоЛеонид КорниловЛеонид МартыновЛеонид СорокаЛеонид ФилатовЛеонид ШкавроЛидия КалашниковаЛидия КурзаеваЛидия НевскаяЛидия НекрасоваЛидия ОгурцоваЛидия ПреображенскаяЛидия СлуцкаяЛидия ЧарскаяЛидия ЧуковскаяЛика РазумоваЛилия СклярЛина МаксЛина ПавловаЛиодор ПальминЛира ЕрошевскаяЛоуренс ФерлингеттиЛюбовь ВласоваЛюбовь ВоронковаЛюбовь мояЛюбовь СамойленкоЛюбовь СиротаЛюбовь СтепановаЛюбовь СтолицаЛюдмила АббасоваЛюдмила ВасюхноЛюдмила ВилькинаЛюдмила ВладимироваЛюдмила ГенераловаЛюдмила Гефнер КинцельЛюдмила ГромоваЛюдмила ГусельниковаЛюдмила ДругаяЛюдмила КоролеваЛюдмила ЛевинаЛюдмила ЛутаеваЛюдмила МаксимчукЛюдмила РомановаЛюдмила СавинаЛюдмила СопинаЛюдмила ТатьяничеваЛюдмила УлановаЛюдмила ФадееваЛюдмила ФоменокЛюдмила ШевченкоЛюдмила ШмидтЛюдмила ЩерблюкЛюдмила ЯцураМайя РумянцеваМайя ЮрасоваМаксим ГорькийМаксим СтраховМаксимилиан ВолошинМаргарет ТроутонМаргарита АгашинаМаргарита АлигерМаргарита ИвенсенМаргарита КучуковаМаргарита СилинскаяМарианна ЗаигралинаМарианна ЛебедеваМарианна МурМарина БеляеваМарина БойковаМарина БородицкаяМарина ВолковаМарина ГавринаМарина ДадаловаМарина ДёмкинаМарина ИльинскаяМарина КазаринаМарина Корнеева-ЕвтееваМарина ЛобанокМарина МартыноваМарина НовицкаяМарина ОкуневаМарина ТахистоваМарина ФейгинаМарина ЦветаеваМарина ЯнаеваМариэтта ШагинянМария КаминскаяМария КлоковаМария КурохтинаМария КуткарМария ЛангерМария ЛьвоваМария МальцеваМария МитлинаМария МоравскаяМария НогаеваМария ПетровыхМария ПожароваМария СемёноваМария СикинаМария ЩелочковаМарк ВейцманМарк ЛисянскийМарк ЛьвовскийМарк ШварцМартин ОпицМарьяна БажановаМасалова В.Масаока СикиМахмуд Отар-МухмадовМацуо БасёМаша ЛукашкинаМидзухара СюосиМиронов Андрей ВалерьевичМирра ЛохвицкаяМирсаид БеркеМихаил АнчаровМихаил БурчакМихаил ВладимовМихаил ГерасимовМихаил ГолодныйМихаил ГрозовскийМихаил ДмитриевМихаил ДудинМихаил ЗенкевичМихаил ИсаковскийМихаил КозубовскийМихаил КривовМихаил КрюковМихаил КузминМихаил КульчицкийМихаил ЛарионовМихаил ЛермонтовМихаил ЛомоносовМихаил ЛукашевичМихаил ЛьвовМихаил МироновМихаил НожкинМихаил ПляцковскийМихаил ПридворовМихаил РябининМихаил СадовскийМихаил СветловМихаил Цетлин (Амари)Михаил ШварцМихаил ЭлькинМихаил ЯсновМорис КаремМуса ДжалильМуха РенатаНадежда БичуринаНадежда ВеденяпинаНадежда ВороноваНадежда ГригорьеваНадежда ЛасточкинаНадежда РадченкоНадежда СубботинаНадежда ХрамоваНадежда ШемякинаНадежда ШмуренкоНадя СабриНадя ХилтонНазар НаджмиНайто МэйсэцуНакамура КусадаоНастя ДобротаНатали ЗеленоглазаяНатали СамонийНаталия БарыгинаНаталия ГорленкоНаталия ГроссНаталия ЗубареваНаталия КаретниковаНаталия КравченкоНаталия СамонийНаталия ФилипповаНаталия ШелягНаталья АнишинаНаталья АришинаНаталья АстафьеваНаталья БирюковаНаталья ГалишниковаНаталья ГорбаневскаяНаталья ГребенкоНаталья ДроздоваНаталья ЗабилаНаталья ЗимневаНаталья ИвановаНаталья КапустюкНаталья КнушевицкаяНаталья КолмогороваНаталья КончаловскаяНаталья Крандиевская-ТолстаяНаталья КургалинаНаталья ЛетошкоНаталья МайданикНаталья МайерНаталья МихайловаНаталья ОчкурНаталья РадолинаНаталья РогачеваНаталья РодивилинаНаталья РозбицкаяНаталья СамонийНаталья Седова-ШмелёваНаталья ТомилинаНаталья ФалеваНаталья ФёдороваНаталья ФилимоненкоНаталья ХолмецкаяНаталья ХрущеваНаталья ЧерницкаяНаталья ШаллеНаталья ШевченкоНаташа Есенина -АндромедаНаум ГребневНаум КоржавинНацумэ СосэкиНика АлександроваНикитин Иван СаввичНиколаева АлинаНиколаи КутовНиколай АгнивцевНиколай АлтуховНиколай АсеевНиколай АшукинНиколай БербецНиколай БондаренкоНиколай БраунНиколай БурмашевНиколай БутенкоНиколай ВентцельНиколай ГербельНиколай ГлазковНиколай ГлейзаровНиколай ГнедичНиколай ГогольНиколай ГончаровНиколай ГраховНиколай ГрибачевНиколай ГумилевНиколай ГумилёвНиколай ДикНиколай ДмитриевНиколай ДобролюбовНиколай ДобронравовНиколай ДоризоНиколай ДымченкоНиколай ЗаболоцкийНиколай ЗиновьевНиколай КарамзинНиколай КлюевНиколай КобецНиколай КупринНиколай ЛоткинНиколай МалышевНиколай МинскийНиколай МихинНиколай НекрасовНиколай ОгаревНиколай ОлейниковНиколай ОтрадаНиколай ОцупНиколай ПавлиновНиколай РачковНиколай РерихНиколай РубцовНиколай СтаршиновНиколай ТаранцовНиколай ТихоновНиколай ЯзыковНиколай ЯрославцевНикон СочихинНина ВеселоваНина ВоронельНина Гаген-ТорнНина НайденоваНина ПикулеваНина СаконскаяНина СтожковаНина СтручковаНина ЦветковаНинель ЭпатоваНини КиселёваНовелла МатвееваНоябрьский СергейНуры БайрамовОгюст БарбьеОк МельниковаОксана АхметоваОксана ВарниковаОксана ДрагоОксана ЕршоваОксана ПосоховаОксана СибирьОлег АндреевОлег БундурОлег ГригорьевОлег ЕсинОлег ЛукьяновОлег МеховОлег МиськоОлег МитяевОлег РозманОлег СердобольскийОлег ШестинскийОлег ШировОлеся ЕмельяноваОльга АвтономоваОльга АштоОльга БеляевскаяОльга БерггольцОльга ВысотскаяОльга ЕрмолаеваОльга ЗаряОльга КолесникОльга КорнееваОльга КульневскаяОльга МажугинаОльга МайОльга МартинОльга МасловаОльга МатыцинаОльга МонОльга НаумоваОльга ПанчишкинаОльга ПарталаОльга ПисареваОльга ПовещенкоОльга СавицкаяОльга СапожниковаОльга СедаковаОльга СкворцоваОльга ТииановаОльга ТравинаОльга ЧекашоваОльга ЧернорицкаяОльга ЧусовитинаОля ЛукоеваОмар ХайямОсип МандельштамОскар УайльдПабло НерудаПавел АлексеенкоПавел АнтокольскийПавел АшукинПавел ВасильевПавел ВеликжанинПавел КатенинПавел КовалевскийПавел КоганПавел ПотехинПавел РадимовПавел ХмараПервая любовьПерси Биши ШеллиПетр ВейнбергПетр ВолковПетр ВяземскийПетр ДавыдовПетр ЕршовПётр КольцовПётр МазикинПётр СинявскийПетр СинявскийПетр СоловьевПетр ФилатовПетр ЧерныхПетрусь БровкаПисарчук ДубльПлатон ВоронькоПодковыров П.Полина НиколаеваПолина ПоповаПтица С.Пушкова ЕленаПьер-Жан БеранжеРабиндранат ТагорРаим ФархадиРаиса КудашеваРаиса СтукалоРайнер Мария РилькеРальф Уолдо ЭмерсонРан БосилекРасул ГамзатовРедьярд КиплингРенат ГильфановРената МухаРима ДышаленковаРимма АлдонинаРимма ДышаленковаРимма КазаковаРичард БротиганРоберт БернсРоберт Луис СтивенсонРоберт РождественскийРоберт ФростРобинсон ДжефферсРождение детишекРоман АнгелисРоман СамсоновРоман СефРуслан НиязовРустам ГаибназаровРэндалл ДжарреллРюрик ИвневСабир АбдуллаСавелий ГринбергСалават ЮлаевСамуил КиссинСамуил МаршакСаша АндрияновСаша ЧерныйСаша ЧёрныйСветлана АвтономоваСветлана БажинаСветлана БогданСветлана ВойтюкСветлана ДонченкоСветлана ИлларионоваСветлана КомогорцеваСветлана КопыловаСветлана ЛуцакСветлана ОдинокаяСветлана ПшеничныхСветлана РомашинаСветлана РусановскаяСветлана СонСветлана СтраусоваСветлана УлановаСветлана ЧеколаеваСвятослав ГорбачёвСегодня праздникСемен БобровСемён БотвинникСемён ГудзенкоСемен ГудзенкоСемён КирсановСемен КирсановСемен НадсонСемен ОстровскийСемен ПивоваровСерафим СамаркинСергей АверинцевСергей АксаковСергей АлымовСергей БагровыйСергей БаженовСергей БаруздинСергей БобровСергей ВикуловСергей ВолковСергей ГандлевскийСергей ГородецкийСергей ДавыдовСергей ДрофенкоСергей ДуровСергей ЕгоровСергей ЕсенинСергей ЗагородновСергей ИвановСергей КашканСергей КирносовСергей КлычковСергей КозловСергей КондратьевСергей КрасниковСергей ЛюбарскийСергей МuxaлковСергей МахотинСергей МихалковСергей МоскалёвСергей НаровчатовСергей ОбрадовичСергей ОлексякСергей ОрловСергей ОстровойСергей ПогореловскийСергей ПоделковСергей ПрилуцкийСергей СапоненкоСергей СатинСергей СерёжкинСергей СкачкоСергей СметанинСергей СмирновСергей СоферСергей СтрельниковСергей СухонинСергей ХохловСерега КалякинСерёжа СерыйСильвия ПлатСинтия СтефановскаяСнежана КовалевскаяСола МоноваСофи ДобролюбовскаяСофия ПарнокСпиридон ДрожжинСтанислав ВостоковСтанислав КолесниковСтанислав МихайленкоСтепан ЩипачёвСтепан ЩипачевТакахама КёсиТамара БабенкоТамара ВтороваТамара КошеваяТамара МаршаловаТамара МузычукТамара НикитинаТамара ШашеваТамара ШумейкоТанэда СантокаТаня ЛаринаТаня РозентальТарасова НадеждаТатьяна АванесоваТатьяна АгибаловаТатьяна АмановаТатьяна АшапинаТатьяна БекТатьяна БоковаТатьяна ВарламоваТатьяна ВасилиадиТатьяна ВолгинаТатьяна ВоронцоваТатьяна ГалаховаТатьяна ГерасимоваТатьяна ГореловаТатьяна ГостюхинаТатьяна ГусароваТатьяна Дегтярёва-ЕсинаТатьяна ДементьеваТатьяна ЕфимоваТатьяна ЗачёсоваТатьяна КайгородоваТатьяна КарелинаТатьяна КарловаТатьяна КерстенТатьяна КоноваловаТатьяна КуниловаТатьяна КушнареваТатьяна ЛавроваТатьяна ЛаринаТатьяна ЛевинаТатьяна ЛутаваТатьяна МихайленкоТатьяна НенашеваТатьяна ПетуховаТатьяна ПивовароффТатьяна ПодцветоваТатьяна РовицкаяТатьяна Рогачева-БеляеваТатьяна РябинаТатьяна СиницкаяТатьяна СмертинаТатьяна СнежинаТатьяна СухановаТатьяна УстименкоТатьяна ФроловаТатьяна ШапироТатьяна Щепкина-КуперникТатьянин деньТатьяны КузовлевойТвоя судьбаТеодор РеткеТерентий ТравникТим СобакинТимофей БелозеровТихон ЧурилинТо Ли Кошка То Ли ПтицаТома НазароваТудан АленаТулий КлецельманУбайд РаджабУильям БлейкУильям ВордсвортУильям Каллен БрайантУильям Карлос УильямсУистен Хью ОденУолт УитменФаина БайковаФедерико Гарсиа ЛоркаФедор ГлинкаФедор ДостоевскийФедор КониФедор СваровскийФедор СологубФедор ТютчевФеликс ВолховскийФеликс КривинФеликс ЧуевФелис КактусФрантишек ГрубинФранческо ПетраркаФрида ПолакФридрих ШиллерФрэнсис Брет ГартЧарльз БуковскиЧерубина де ГабриакЧитаешь чужое, а видишьШарль БодлерШвец В.Шеянова ДарьяШура БондарьЭд ДикийЭдвард Эстлин КаммингсЭдвин Арлингтон РобинсонЭдгар Аллан ПоЭдит СницарукЭдуард АсадовЭдуард БагрицкийЭдуард УспенскийЭзра ПаундЭлена КерраЭлида ДубровинаЭльвира БольшаковаЭльдар РязановЭмили ДикинсонЭмиль ВерхарнЭмма МошковскаяЭндрю ФризЭриан ШульцЭрих Мария РемаркЭрнст УсмановЮлий ВанагЮлий ДаниэльЮлий КимЮлий ТрескинЮлия АхметьяноваЮлия БелоусоваЮлия БортновскаяЮлия ВихареваЮлия Волкова-АрсентьеваЮлия ДрунинаЮлия ЖадовскаяЮлия ЗапольскихЮлия КаспароваЮлия КрыловаЮлия ОлиферЮлия ПономареваЮлия РуденкоЮлия СимбирскаяЮлия СинкевичЮлия ТимофееваЮлия ЧерешенкаЮнна МорицЮргис БалтрушайтисЮрий ВайнЮрий ВерховскийЮрий ВизборЮрий ВладимировЮрий ВороновЮрий ВэллаЮрий ВязовченкоЮрий ГалансковЮрий ГардашЮрий КалугинЮрий КоринецЮрий КраснокутскийЮрий КузнецовЮрий КушакЮрий ЛевитанскийЮрий МарковцевЮрий НепольскийЮрий ПоляковЮрий РехтерЮрий РяшенцевЮрий СамойловЮрий СвешниковЮрий СлатовЮрий СогринЮрий СоловьевЮрий ШмидтЮрий ЭнтинЯков АкимЯков КняжнинЯков ПолонскийЯн БжехваЯн РайбургЯна ГришинаЯна ДубенскаяЯна Новикова-ПашкевичЯна ЩербинаЯнина ДягутитеЯрослав СмеляковБевланБожидарГётеГорацийДзоттаПожарникПожарникиПолицияПоль ВерленСайгёСамараСенекаТэффиУильям ШекспирЭзопЭризн

А. С. Пушкин «Осень» (Отрывок)

Время чтения 8 мин.Просмотры 1.1k.Обновлено 2018-09-04

А. С. Пушкин «Осень» (Отрывок)

Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?
Державин.

I

Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад — дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы.

II

Теперь моя пора: я не люблю весны;
Скучна мне оттепель; вонь, грязь — весной я болен;
Кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены.
Суровою зимой я более доволен,
Люблю ее снега; в присутствии луны
Как легкий бег саней с подругой быстр и волен,
Когда под соболем, согрета и свежа,
Она вам руку жмет, пылая и дрожа!

III

Как весело, обув железом острым ноги,
Скользить по зеркалу стоячих, ровных рек!
А зимних праздников блестящие тревоги?..
Но надо знать и честь; полгода снег да снег,
Ведь это наконец и жителю берлоги,
Медведю, надоест. Нельзя же целый век
Кататься нам в санях с Армидами младыми
Иль киснуть у печей за стеклами двойными.

IV

Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
Ты, все душевные способности губя,
Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи;
Лишь как бы напоить, да освежить себя —
Иной в нас мысли нет, и жаль зимы старухи,
И, проводив ее блинами и вином,
Поминки ей творим мороженым и льдом.

V

Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной
К себе меня влечет. Сказать вам откровенно,
Из годовых времен я рад лишь ей одной,
В ней много доброго; любовник не тщеславный,
Я нечто в ней нашел мечтою своенравной.

VI

Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится. На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева.
Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет.

VII

Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.

VIII

И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит голод;
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят — я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн — таков мой организм
(Извольте мне простить ненужный прозаизм).

IX

Ведут ко мне коня; в раздолии открытом,
Махая гривою, он всадника несет,
И звонко под его блистающим копытом
Звенит промерзлый дол и трескается лед.
Но гаснет краткий день, и в камельке забытом
Огонь опять горит — то яркий свет лиет,
То тлеет медленно — а я пред ним читаю
Иль думы долгие в душе моей питаю.

X

И забываю мир — и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем —
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.

XI

И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.

XII

Плывет. Куда ж нам плыть? ………………………………………………..
………………………………………………..
………………………………………………..

октябрь–ноябрь 1833

Анализ стихотворения А. С. Пушкина «Осень»

У каждого поэта есть стихи, посвященные природе. Ведь тонкое, душевное восприятие мира, способность к рефлексии, возможность воплощать пережитые эмоции в рифмованных строках, отличают поэта от других людей.

Каждое время года прекрасно по-своему. Весна – нежная пора, когда расцветает, обновляется все живое. Лето всегда ассоциируется с радостью, счастьем, сочной зеленью, купанием в водоемах, долгими прогулками. Зима – это искристый снег, морозное солнце, румяные лица, катание на коньках, лыжах, санках; посиделки у камина, глинтвейн, и, конечно, новогодние праздники. А осень – самое таинственное, нарядное, романтичное, торжественное время года. У каждого человека свой самый любимый сезон.

Пушкин любил посвящать свои стихи временам года, особенно осени и зиме. Осень – его любимое время года, самый продуктивный, творческий период. Поэма была написана в 1833 году во время его второй осени в селе Болдино, столь же плодотворной, как и первая. Период творческого пика – он написал большое количество своих известных произведений именно здесь. После прочтения стихов о Болдинской осени, становится понятно, что это не просто изображение красоты погоды, а внутренняя жизнь Пушкина, выраженная через любовь, свободу, патриотизм, целую картину жизни.

«Осень» – легендарное произведение великого человека. Лучшее из отечественной пейзажной лирики. Никто так тонко, искренне, ярко, душевно не смог выразить свою любовь к этому времени года, как Александр Сергеевич. У прозаика, драматурга много произведений о природе. Он ценил морозную, сухую, веселою зиму. Нередко восхищался ранней весной. Летнее его творчество чаще уносит читателя на Кавказ, к теплому морю, высоким, величественным горным громадам. Читая стихи, слышишь плеск волн, крики чаек, чувствуешь запахи южных растений, восхищаешься местным великолепием. Но в этом произведении, автор проводит анализ всех сезонов, выбирая лучший для себя.

Весну Александр Сергеевич не любит за грязь, вонь, слякоть. Перемены в атмосфере, сырость, скачки атмосферного давления многие люди переносят плохо. Наш герой пишет о том, что весной он «болен». Пушкин мог любить лето, но не выносит жары, зноя, мух и других навязчивых насекомых. К зиме он более благосклонен. Герой ценит зимние забавы: веселое катание на коньках, романтические прогулки в санях вместе с возлюбленной, рождественские праздники. Но все должно быть в меру, поэтому нельзя долго «киснуть» взаперти. А в трескучий мороз долго гулять не получается. Читателя тонко подводят к выводу об идеальном времени. Писателю полезен «русский холод». Поэтому его любовь – это поздняя осень, с которой он расцветает. Много работает, приходит долгожданное вдохновение: «пальцы просятся к перу», а перо стремится к бумаге.

Первые четыре строфы описывают сравнение весны, лета и зимы, а также отражение жизни. Как проходит сезон, так проходит жизнь в периоде. И только начиная с 5-й строфы мы видим осень в ее полном описании, которая навсегда останется горячо любимой: время меланхолии, которое радует глаз и сердце поэта. Тон стихотворения очень эмоциональный, убедительный. Описание осени начинается с яркой антитезы: «Унылая пора! Очей очарованье!» Недостаток оборачивается достоинством.

Пушкин любил рассказывать о своей любви к межсезонью. Он любовался золотым алым нарядом леса, прощальной красотой. Пушкин понимает, что мало кто любит позднюю осень, так, как он сам. Поэтому сравнивает это время с нелюбимым ребенком в семье сезонов. А красоту с очарованием чахоточной девушки, которая скоро умрет. Когда-то Ф. М. Достоевский в повести «Белые ночи» сравнил с такой девицей петербургскую весну. Природная красота Санкт-Петербурга мимолетна, оттого особенно хороша.

Стихотворение принадлежит романтическому стилю, жанру пейзажной лирики. Написано в форме обращения к читателю, своеобразной беседы с ним. Александр Сергеевич, выбирая стихотворный размер для произведения, останавливается на ямбе. Он помогает дополнить глубокую картину, добиться размеренного, приятного чтения.

Роль лирического героя исполняет рассказчик. Мы окунаемся в его мысли, чувства, переживания, воспоминания, видим происходящее его глазами. Вторым персонажем становится осень. Она полноценный участник процесса, занимает центральное место повествования.

Подкупает и умиляет доверительная манера Пушкина обращаться к своим слушателям: «добрый читатель», «скажите честно», «извините за этот ужасный прозаизм» – что помогает лучше понять его. Читатель, в свою очередь, пытается услышать, оценить, прочувствовать любовь поэта к: «тихой красоте», «сладкой тишине». Не хочется спорить, потому, что его эмоции так искренни и чисты. Непроизвольно вы ловите себя на мысли, что осень, вероятно, самый идеальный период года. Вот как Пушкин умеет писать! Это даже больше, чем просто его мысли – это заставляет вас вступить в свободный, легкий разговор между автором и читателем.

Пушкинская осень – это символ красоты и любви к природе русской души. Поэт заставляет задуматься, оценить это время года, почувствовать его красоту, шарм, особую прелесть.

Гугломаг

Спрашивай! Не стесняйся!

Задать вопрос

Мне нравитсяНе нравится

Не все нашли? Используйте поиск по сайту ↓

Всероссийский музей А. С. Пушкина

В. А. Серов. Пушкин Александр Сергеевич. Россия, Домотканово. 1899 г. Бумага, карандаш, акварель, белила

Стихотворение Пушкина «Осень (отрывок)» (1833) написано редкой строфой — октавой. Октава (от лат. octo — «восемь») — стихотворение (или строфа) из восьми строк с единой схемой рифмовки «a b a b a b c c». В шутливой поэме «Домик в Коломне» поэт так описал особенности этой строфы:

Четырёстопный ямб мне надоел:
Им пишет всякий. Мальчикам в забаву
Пора б его оставить. Я хотел
Давным-давно приняться за октаву.
А в самом деле: я бы совладел
С тройным созвучием. Пущусь на славу!
Ведь рифмы запросто со мной живут;
Две придут сами, третью приведут.

Эпиграфом к стихотворению, состоящему из XII октав, Пушкин выбирает строчку из послания Г. Р. Державина «Евгению. Жизнь Званская»: «Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?»

«Осень» продолжает традицию дружеского послания, для которого характерно свободное развитие тем, сочетание возвышенного и разговорного тона. У Державина эта строка открывала строфу, где он рассказывает о занятиях поэзией в имении Званка. С одной стороны, эпиграф, невзирая на то что стихотворение называется «Осень», заставляет думать, что внутренняя тема произведения все-таки будет связана с творчеством и вдохновением. С другой стороны, комментарий к названию — «отрывок» — заставляет вспомнить В. А. Жуковского, стихотворение которого «Невыразимое» тоже имеет подзаголовок «отрывок». «Невыразимое» выстраивается как пейзажная элегия, связанная с темой поиска слова не только для того, чтобы изобразить картину окружающего мира, но и умудриться, сообразно идеям Жуковского, проникнуть за его границу, почувствовать присутствие Бога в творении. И вот уже это ощущение оказывается непередаваемым словом:

Е. И. Эстеррейх. Портрет В. А. Жуковского. 1820 г. Бумага, литография.

И лишь молчание понятно говорит.

Название пушкинского стихотворения ориентирует читателя на пейзажную лирику — и действительно, I октава начинается с пейзажной зарисовки:

Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад — дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы.

Читателя настраивают на пейзажную, описательную поэзию, причем в реалистическом ключе. Тут нет никаких особенных метафор, никаких особенных поэтических украшений. Перед нами — нагое слово со стершимися языковыми метафорами, а если и возникают какие-либо метафорические оттенки, то как раз в финале октавы:

И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы.

И это, на первый взгляд, не разрушает общей картины.

Все стихотворение выстраивается как разговор с читателем. Автор все время обращается к нему:

Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой…

(V октава)

Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева…

(VI октава)

Автор ведет непринужденный разговор с читателем. Это важно, потому что времена года описываются, во-первых, с нарушением естественной последовательности (весна, зима, лето), и, во-вторых, как выражение эмоционального отношения автора к ним.

Последовательность V, VI, VII, VIII октав оказывается очень важной.

Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной

К себе меня влечет.
Сказать вам откровенно,
Из годовых времен я рад лишь ей одной,
В ней много доброго; любовник не тщеславный,
Я нечто в ней нашел мечтою своенравной.

(V октава)

А дальше, в попытке объяснить это странное чувство особенной любви к осени, Пушкин прибегает к очень необычному образу:

Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится. На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева.
Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет.

(VI октава)

В. К. Бялыницкий-Бируля. Тригорское. Скамья Онегина. Россия. 1936 г. Холст, масло.

Можно обсуждать тему особой красоты «чахоточной девы», но Пушкин говорит об этом так, словно это обычная вещь, что всякому человеку порою нравится умирающая чахоточная дева. Странный, парадоксальный ход. Именно тут возникает тема смерти, пусть и в такой странной огласовке, а в следующей строфе дается знаменитая картина осени, которую обыкновенно все помнят наизусть:

Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.

(VII октава)

Заметьте, это уже второй осенний пейзаж; первый был в I октаве («Октябрь уж наступил — уж роща отряхает…»)

Пейзаж в I октаве, как мы отмечали, отличается конкретностью и реалистичностью. А в данном случае перед нами обобщенно-символический пейзаж. Это пышное природы увядание: «В багрец и в золото одетые леса…» (VII октава).

Возникает параллель с умирающей девой — она-то ведь умрет навсегда, а вот умирание природы прекрасно именно потому, что оно временно. В природном круговороте после осени наступит зима, потом весна, потом лето, словом, те самые времена года, о которых только что рассказал автор (II, III, IV октавы). Картина осени в VII октаве воспринимается как поэтическое воплощение вечности природы. Поэтому она, с одной стороны, «унылая пора», а с другой — «очей очарованье». Следующая октава начинается с неожиданного утверждения:

И с каждой осенью я расцветаю вновь.

В VI октаве умирала чахоточная дева, как и должно было бы быть. В VII октаве возникает осенний пейзаж как символ вечности природы. Когда же речь идет об авторе (VII октава), то он осенью неожиданно расцветает:

Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит голод;
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят — я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн — таков мой организм.

Неожиданный ход, согласитесь, потому что чуть дальше возникнет разговор о творчестве, о поэзии:

И забываю мир — и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем —
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.

(X, XI октавы)

К. К. Шестаков. Захарово. В парке. Россия. 1937 г. Холст, масло

Единственное объяснение неожиданного осеннего расцвета автора и возникающего у него поэтического порыва — мысль о том, что творчество оказывается уникальной возможностью преодолеть смерть и прикоснуться к бессмертию мира. Неожиданно обнаруживается давняя тема, когда-то поднятая Горацием: тема бессмертия поэта, которое приходит к нему через творчество.

Мир поэзии вырастает в пушкинском стихотворении как бы из мира реального. Ведь вот речь шла о лете, о зиме, о весне, об осени, — и вот сейчас из всего из этого вырастает мир творчества. Но обратим внимание на то, что воображение ничего общего не имеет с окружающим миром. Оказывается, для того чтобы воображение вас посетило, вы должны забыть мир, отвернуться от него: «Я сладко усыплен моим воображеньем…»

С одной стороны, сохраняется идея того, что воображение, конечно, связано с окружающим миром, но с другой — природа его существенно иная. В подтверждение этому вдруг неожиданно — поэт был один — возникает рой гостей, знакомцев давних, плодов мечты, внезапно мы очутились не на берегу Сороти, а на берегу моря, где возникает образ корабля. Это никак не согласуется с пейзажами средней полосы России. Это не случайно. Поэт подчеркивает, что мир воображения существенно иной, чем мир реальный. Более того, эти миры диаметрально противоположны. Закончив XI октаву появлением образа корабля, который вот-вот готов отправиться в плавание, Пушкин последнюю, XII октаву, представляет только одной строчкой:

Плывет. Куда ж нам плыть?

А дальше стоят отточия. Напомню, что в черновиках стихотворения описывался маршрут, по которому корабль отправлялся в плавание:

Ура!.. куда же плыть?.. какие берега
Теперь мы посетим: Кавказ ли колоссальный,
Иль опаленные Молдавии луга,
Иль скалы дикие Шотландии печальной…

Но Пушкин почему-то обрывает повествование в этом месте, и это умолчание можно осознать как образ абсолютной безграничности поэтической фантазии. Это действительно напоминает финал «Невыразимого» Жуковского:

Горе душа летит,
Все необъятное в единый вздох теснится,
И лишь молчание понятно говорит.

У Пушкина это начало процесса творчества, которое может унести вас куда угодно. Возникает соблазн увидеть продолжение процесса творчества, увидеть его плоды в виде собственно стихотворения, — и мы только что стихотворение прочитали. Вот поэт осенью, вот он переживает вдохновение, вот рука тянется к перу, перо к бумаге, и:

Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей…

Возникает совершенно удивительная ситуация. Само стихотворение становится реальным результатом того творческого процесса, который в нем описан. В противовес Жуковскому в поэтическом мире Пушкина не возникает проблемы невыразимости мира через поэтическое слово. Мир у него все-таки находит свое словесное выражение и воплощение. И тут становится понятно, почему в самом стихотворении огромное место занимают темы, которые связаны с обсуждением проблем поэтического творчества, поэтического языка:

Я снова жизни полн — таков мой организм
(Извольте мне простить ненужный прозаизм).

Становится понятно, что совсем не случайно Пушкин в самом стихотворении осуществляет творческий процесс, в котором соединяется парадоксальным образом высокое и низкое, бытовое и возвышенное, сиюминутное и вечное. Взгляните, как он описывает это особое отношение к осени:

И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь…

Но в романтической традиции любовь нельзя назвать привычкой, потому что это всегда потрясение. Здесь же любовь вписана в нормальный ход жизни, однако этот ход жизни назван высоким словом «бытие». А с другой стороны — «Чредой слетает сон, чредой находит голод». В одном ряду с любовью. Все перемешано: высокое с низким, прозаическое с возвышенным. Или совсем парадоксальные вещи:

Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.

Блестит — значит обращает на себя внимание, а она блистает смиренно, как бы незаметно. Мы прочитываем этот образ, почти не ощущая его парадоксальности, оксюморонности, а ведь это и есть та самая фактическая попытка обнаружить поэзию в реальности или, если хотите, реальность самой поэзии. Это было удивительное и художественное, и историческое открытие позднего Пушкина.

Анализ стихотворения Пушкина «Осень» Разное Пушкин А.С. :: Litra.RU :: Только отличные сочинения

Есть что добавить? Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Сочинения / Пушкин А.С. / Разное / Анализ стихотворения Пушкина «Осень»     В стихотворении «Осень» мы находим не только изображение природы в осеннюю пору; перед нами разнообразные картины жизни: охота помещиков, от которой страдают засеянные поля крестьян, катание на коньках, зимние праздники, летний зной, от которого изнемогают люди, и т. п. Пушкин описывает в этом стихотворении и процесс своего поэтического творчества, говорит о судьбе передового поэта в условиях царско-крепостнической России 30-х годов XIX века.     Из всех времён года Пушкин отдавал предпочтение осени: «Из годовых времён я рад лишь ей одной».     Яркими красками рисует Пушкин в седьмой строфе осенний пейзаж: «пышное природы увяданье», «в багрец и золото одетые леса», «мглой волнистою покрыты небеса», «и редкий солнца луч, и первые морозы». Реалистически правдиво Пушкин изображает деревенскую осень:     Октябрь уж наступил; уж роща отряхает      Последние листы с нагих своих ветвей;     Дохнул осенний хлад, дорога промерзает;     Журча ещё бежит за мельницу ручей,     Но пруд уже застыл…     Осень приятна и дорога Пушкину не только своей «прощальной красой»: она — время года, наиболее располагающее поэта к творчеству; «Осень… пора моих литературных трудов»,— говорил Пушкин. Описанию творческой работы поэта посвящены X и XI строфы. Пушкин описывает, как у него рождается и создаётся стих: «думы долгие», которые он «питает в своей душе», пробуждают его творческое воображение; его «душа стесняется лирическим волненьем, трепещет, и звучит, и ищет, как во сне. излиться, наконец, свободным проявленьем». В этих словах изумительно передано творческое горение поэта, напряжение всех сил его души, подъём его чувств. И тогда наступает момент     творчества:     И мысли в голове волнуются в отваге,-.     И рифмы лёгкие навстречу им бегут,     И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,     Минута — и стихи свободно потекут.     Стихотворение заканчивается (XII) вопросом: «Куда ж нам плыть?» Здесь отражено раздумье поэта о трудностях своего положения в условиях самодержавно-крепостнического строя и полицейского надзора, особенно усилившегося после разгрома декабристов.     Стихотворение «Осень» развёртывается как непринуждённая беседа поэта с читателем. В соответствии с содержанием той или иной строфы изменяются интонации. Так, спокойный повествовательный тон первой строфы, в которой нет авторского «я», сменяется в последующих строфах задушевно лирическим или ироническим. 25587 человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение. / Сочинения / Пушкин А.С. / Разное / Анализ стихотворения Пушкина «Осень»

Смотрите также по разным произведениям Пушкина:

Сафо: стихи и фрагменты «Фрагмент 2» Краткое содержание и анализ

Резюме

«Фрагмент 2» — это призыв к Кипрису, или богине Афродите, прийти издалека из Крета в прекрасный храм, где проживает говорящий. Оратор начинает с описания прекрасного яблоневого сада, усеянного алтарями, в которых воскуряют благовония в честь богини. В следующей строфе она продолжает рисовать привлекательную картину рощи, описывая шум дождя в лесу и розы, вкрапленные среди деревьев, прежде чем говорить с более мистическими силами священного места, которые усыпляют его. посетители.В следующей строфе описание говорящего переходит к цветочному полю в роще, где пасутся лошади и дует сладкий ветерок. Следующие строки теряются, но сохраняется последняя строфа, в которой говорящий наконец обращается к Киприс по имени и представляет ее в роще, поднимающей праздничную чашу нектара как часть фестиваля.

Анализ

Первые две сохранившиеся строчки «Фрагмента 2», «здесь ко мне, от Крете до этого святого храма / где находится твоя изящная роща», несколько двусмысленны.Не сразу очевидно, что «святой храм» является синонимом «изящной рощи» или что на Крете находится Киприс, а не говорящий. Другие переводы более ясны, но в греческом присутствует небольшая двусмысленность, хотя все согласны с тем, что эти строки приветствуют богиню из Креты в храмовую рощу, вероятно, на Лесбосе, доме Сафо. И все же фраза «где твоя изящная роща» наводит на вопрос, как если бы говорящий одновременно находится в храме-роще и не уверен в ее местонахождении или существовании.Это имеет смысл, учитывая сюрреалистическую красоту пространства, описанного в остальной части стихотворения; Поэма перемещается между географически обоснованным повествованием и более мистическим, полуреальным пространством.

Мистическая сторона рощи с самого начала связана с Киприсом из-за присутствия «яблонь», которые в то время были популярным символом богини. Обилие «Яблочных ветвей и всего места с розами» во второй строфе усиливает эту ассоциацию, повторяя яблоко и одновременно призывая розу, еще один популярный символ Кипра.«Конный луг» в третьей строфе может быть еще одним намеком на Киприс, поскольку аналогичная ассоциация между богиней и лошадьми показана во фрагменте Анакреона, другого архаичного греческого лирического поэта. Эти символы указывают на то, что говорящий не просто желает присутствия Киприса, но живет в среде, созданной для самой богини или даже самой богиней. «Алтари, дымящиеся ладаном», которые заполняют лес в конце первой строфы, являются не только частью «храмового» аспекта рощи, они также добавляют к этому более мистическому ощущению пространства.Ссылаясь на визуальный образ дымящихся алтарей, а не на запах горящих благовоний, стихотворение начинается с туманной эстетики — дерева, где деревья скрыты дымом. Таким образом, даже если алтари определяют сцену как четко расположенную в храме, они также вносят мистическое настроение, окрашенное двусмысленностью, что хорошо подходит для рощи, связанной с богиней.

«Фрагмент 2» необыкновенен по плотности своей образности, затрагивающей все пять чувств в нескольких коротких строках. Даже первая строфа, в первую очередь визуальная, все еще вызывает запах горящего ладана.Во втором Сафо вплетает слуховые образы в рощу, описывая звук «холодной воды… сквозь яблоневые ветви». Следующая строка «розами все место / затенено», безусловно, рисует еще один яркий образ, но также предлагает аромат роз, который заполнит «все место» более естественно, чем тень. Третья строфа более осязаема: «медовый ветерок», кажется, прилипает к коже, но имеет сладкий вкус. Все это служит для создания не только яркого ощущения места, но и места, где вы — слушатели стихотворения — не можете не вообразить себя.

Отчасти сила стихотворения заключается в том, как он сочетает яркий реализм с мистикой религиозной практики. Последние строчки второй строфы: «С дрожащих от света листьев / сон падает» — перекликаются с изображением холодной воды, капающей через ветви яблони, из нескольких строк ранее. За счет совмещения натуралистического изображения более сюрреалистический образ «сон приходит к падению» становится тактильным, как если бы сон — это вода, капающая на спящего, а образ воды, капающей по ветвям, приобретает еще один мистический резонанс, добавляя к уже божественному -инфекционное изображение яблоневых веток.Это смешение воображения и имманентного говорит об интимной религиозной практике, отличной от повседневных мелочей и укорененной в красоте реального мира.

Введение луга в начале третьей строфы усложняет сеттинг, которому посвящена большая часть «Фрагмента 2». Параллельно началу второй строфы «И в ней холодная вода» строчка «И в ней конский луг» вместо того, чтобы добавлять детали к образу рощи, вставляет в ее ядро ​​совершенно новую обстановку.Открытый луг в роще — это личное пространство, окруженное деревьями, окутанными дымом. Это может быть связано с изменяющейся гендерной политикой времен Сафо, когда доступ женщин к общим пространствам был ограничен, поскольку мужчины стали с подозрением относиться к поведению женщин только между собой. Одним из единственных исключений была религиозная практика, в которой все жрецы, посвященные богиням, таким как Киприс, были женщинами. Луг внутри рощи предполагает некое уединенное религиозное пространство, в котором мог практиковаться «культ» Киприса.

Луг как частное и общественное место предполагает, что говорящий, представленный в первой строфе, «здесь, мне, из Крете» [курсив мой], возможно, не один. Некоторые ученые предположили, что это стихотворение могло быть предназначено для исполнения хором и что «я» в первой строке могло быть разделено несколькими голосами. Эта интерпретация подтверждается большой вероятностью того, что это стихотворение было задумано как часть религиозной церемонии, которая, вероятно, была проведена группой женщин или девочек.Это также имеет смысл в контексте последней сохранившейся строфы. чьи празднества требуют, чтобы группа людей праздновала вместе; несколько переводчиков пишут что-то вроде «наши праздники», явно добавляя в стихотворение первое лицо во множественном числе. Отчасти сверкающая красота рощи может заключаться в том, что это место, где может существовать общее женское сообщество, особенно с учетом того, что в большей части работ Сапфо сосредоточено внимание как на женщинах, так и на Киприсе.

Последняя сохранившаяся строфа появляется после перерыва в рукописи.К счастью, нетрудно догадаться, что «это место» относится к роще, и, следовательно, провести непрерывную линию от первых трех строф до последней. Это происходит после того, как конфликт (отчуждение Киприса от рощи) был разрешен, и, следовательно, он заменяет тоскующий тон первых трех строф на радость и торжество. Хотя образы стихотворения остаются прекрасными на всем протяжении, первые три строфы почти полностью сосредоточены на красоте природного мира, и даже алтари никому не принадлежат и, следовательно, становятся почти частью природного ландшафта.Напротив, «золотые чашки» Киприса явно сделаны вручную. Говорящий присутствует с самого начала стихотворения, но ее единственное действие — мольба и описание; хотя роща потенциально может служить местом для совместного празднования, в ней явно больше никого нет. Прибытие Киприс не только разрешает желания говорящего, но и привлекает к ней внимание, ссылаясь на общину, через присутствие созданной красоты и в совместных «празднествах».

Дениз Левертов | Фонд Поэзии

В ходе плодотворной карьеры Дениз Левертов создала высоко оцененный сборник стихов, отражающих ее убеждения как художника и гуманиста.Ее работы охватывали широкий спектр жанров и тем, включая стихи о природе, любовные стихи, стихи протеста и стихи, вдохновленные ее верой в Бога. «Достоинство , благоговение , сила и сила — это слова, которые приходят на ум при нащупывании, чтобы охарактеризовать… одного из самых уважаемых поэтов Америки», — написала Эми Герстлер в Los Angeles Times Book Review, добавив, что Левертов обладал «Ясный, не загроможденный голос — голос, приверженный острому наблюдению и взаимодействию с земным, во всей присущей ему красоте, тайне и боли.Левертов родился в Англии и приехал в США в 1948 году; при жизни она была связана с поэтами Черной горы, такими как Роберт Дункан и Роберт Крили. Вложенный в органические, открытые процедуры Уильяма Карлоса Уильямса, собрание тихо страстных стихов Левертова, настроенных на мистические прозрения и картографические поиски гармонии, стало более мрачным и более политическим в 1960-х годах в результате личной потери и ее политической активности против Вьетнамская война. В году «Современные американские женщины-поэты», Джин Гулд назвала Левертова «поэтом с определенным политическим и общественным сознанием».Однако Левертов отказался от ярлыков, и Кеннет Рексрот однажды охарактеризовал ее как «фактически классически независимую».

Левертов родился и вырос в Илфорде в графстве Эссекс, Англия. Левертов и ее старшая сестра Ольга получили домашнее образование у их валлийской матери, Беатрис Аделаиды Спунер-Джонс. Кроме того, девочки время от времени получали религиозное образование у своего отца, Пола Филипа Левертоффа, русского еврея, который обратился в христианство, а затем переехал в Англию и стал англиканским священником.Поскольку Левертова никогда не получала формального образования, ее первые литературные влияния можно проследить в ее семейной жизни. В «Словаре литературной биографии », Каролин Матален объяснила, что «образование [Левертов] действительно получило, похоже, как и у Роберта Браунинга, сделанное на заказ. Ее мать читала семье вслух великие произведения художественной литературы XIX века, и она читала стихи, особенно тексты Теннисона. … Ее отец, плодовитый писатель на иврите, русском, немецком и английском языках, покупал подержанные книги по жребию, чтобы получить определенные тома.Левертов вырос в окружении книг и людей, говорящих о них на многих языках ». Утверждается, что отсутствие у Левертова формального образования привело к тому, что стихи неизменно ясны, точны и доступны. По словам Дорис Эрншоу, «Левертову, кажется, никогда не приходилось отказываться от академического стиля крайних эллипсов и литературных аллюзий, застенчивой безвестности, которую провансальские поэты называли« закрытой »».

Левертов с самого начала верил в ее поэтические способности, и несколько уважаемых литературных деятелей верили в ее таланты.Гулд зафиксировала «безрассудство» Левертова в 12 лет, когда она отправила несколько своих стихов непосредственно Т.С. Элиот: «Она получила от него двухстраничное машинописное письмо, в котором он предлагал ей« отличный совет »… Его письмо дало ей новый импульс для написания стихов и их рассылки». Среди других ранних сторонников были критик Герберт Рид, редактор Чарльз Рэй Гардинер и Кеннет Рексрот. Когда Левертов опубликовала свое первое стихотворение в журнале « Poetry Quarterly » в 1940 году, Рексрот заявил: «В кратчайшие сроки Герберт Рид, Тамбимутти, Чарльз Рэй Гардинер и, между прочим, я, начали возбужденную переписку о ней.Она была детищем нового романтизма. В ее стихах было тоскливое Schwarmerei , непохожее ни на что в английском, кроме разве что «Dover Beach» Мэтью Арнольда. Его можно сравнить с самыми ранними стихами Рильке или некоторыми из наиболее меланхоличных песен Брамса ».

Во время Второй мировой войны Левертов проходила обучение медсестры и три года проработала гражданской медсестрой в нескольких больницах в районе Лондона, в течение которых она продолжала писать стихи. Ее первая книга стихов Двойной образ (1946) , была опубликована сразу после войны.Хотя несколько стихотворений в этом сборнике посвящены войне, нет прямых свидетельств непосредственных событий того времени. Вместо этого, как отмечалось выше Рексротом, произведение очень соответствует британскому неоромантизму 1940-х годов: оно содержит формальные стихи, которые некоторые считали искусственными и чрезмерно сентиментальными. Помимо критики, Гулд сказал, что Двойное изображение определенно раскрывает одно: «молодая поэтесса обладала сильным социальным сознанием и… показала признаки воинствующего пацифиста, которым она должна была стать.Критики обнаружили такую ​​же склонность к сентиментальности во втором сборнике Левертова, Здесь и сейчас, (1957), , , считающемся ее первой «американской» книгой .

Левертов приехала в Соединенные Штаты после того, как вышла замуж за американского писателя Митчелла Гудмана, и она начала развивать стиль, который должен был сделать ее всемирно уважаемым американским поэтом. Некоторые критики утверждают, что ее первый сборник американских стихов « Здесь и сейчас», содержит пережитки сентиментализма, характерного для ее первой книги, но для некоторых « Здесь и сейчас » отображает недавно обретенный американский голос Левертова.Рексрот, например, настаивал в своем сборнике эссе 1961 года под названием Assays , что « Schwarmerei и усталость ушли. Их место заняла некая животная грация этого слова, пульс, похожий на шаги кошки или взмах крыльев чайки. Это интенсивная живость бдительной домашней любви — свадьба формы и содержания. … Чего еще вам нужно от поэзии? Вы не можете требовать большего ». Гулд утверждал, что к моменту выхода книги «С глазами на затылке» (1959) Левертов «считался подлинным американским поэтом».

Американский поэтический голос Левертова в определенном смысле был обязан простому, конкретному языку и образности, а также непосредственности, характерной для Уильямса. Соответственно, Ральф Дж. Миллс-младший заметил в своем эссе в « Poets in Progress », что стихи Левертова «часто представляют собой путешествие через знакомое и приземленное, пока их незнакомость и потустороннее не поразят нас». … Обыденная реальность, которую мы игнорируем или пытаемся сбежать,… Левертов упивается, вырезает и вбивает лирические стихи точной красоты.В свою очередь, обозреватель Midwest Quarterly Джулиан Гитцен объяснил, что «внимание Левертова к физическим деталям [позволило ей] раскрыть значительный диапазон поэтических тем, поскольку, как и Уильямс, она [была] часто вдохновлялась скромностью, банальностью, или маленький, и она [сочинила] удивительно проницательные стихи об одном цветке, о человеке, выгуливающем двух собак под дождем, и даже о солнечном свете, сверкающем на мусоре на улице ».

С другой стороны, в стихах Левертова проявилось влияние поэтов Черной горы, таких как Роберт Дункан, Чарльз Олсон и Роберт Крили, с которыми Левертов познакомился через своего мужа.Сид Корман был одним из первых, кто опубликовал стихи Левертова в Соединенных Штатах в журнале Origin в 1950-х годах. В отличие от своих ранних формализованных стихов, Левертов теперь отдала дань уважения проективистским стихам эпохи Черной горы, в которых поэт «проецирует» через содержание, а не через строгий размер или форму. Хотя Левертов несомненно находился под влиянием нескольких известных американских писателей того времени, Матален полагала, что «развитие Левертова как поэта, безусловно, шло больше в соответствии с ее собственными темами, ее собственным чувством места и ее собственной чувствительностью к музыке поэзии, чем к поэтическим манифестам.Действительно, Матален объяснила, что, когда Левертов стал автором «Новых направлений» в 1959 году, это произошло потому, что редактор Джеймс Лафлин обнаружил в работе Левертова ее собственный уникальный голос.

С началом вмешательства Соединенных Штатов во Вьетнам в 1960-х годах общественное сознание Левертова стало более полно влиять как на ее поэзию, так и на ее личную жизнь. Вместе с Мюриэль Рукейзер и несколькими другими поэтами Левертов основал Протест писателей и художников против войны во Вьетнаме. Она принимала участие в нескольких антивоенных демонстрациях в Беркли, Калифорния, и в других местах, и неоднократно попадала в тюрьму за гражданское неповиновение.В последующие десятилетия она выступала против ядерного оружия, американской помощи Сальвадору и войны в Персидском заливе. Танец скорби (1967) , Повторное изучение алфавита (1970) , Чтобы остаться в живых (1971) , и, в некоторой степени, Свечи в Вавилоне (1982) , а также другие сборники стихов, посвященные многим социальным и политическим темам, таким как война во Вьетнаме, беспорядки в Детройте и ядерное разоружение.Ее цель состояла в том, чтобы побудить других к осознанию этих различных проблем, особенно войны во Вьетнаме и экологических проблем.

В отличие от в целом благоприятной критики ее работ, современные комментаторы склонны относиться к откровенно политическим стихотворениям Левертова скептически, часто отмечая, что они больше напоминают прозу, чем поэзию. В книге « Contemporary Literature», «» Марджори Г. Перлофф написала: «Прискорбно сообщать, что … новая книга Левертова, , чтобы остаться в живых, содержит множество плохих исповедальных стихов.Ее стихотворения против войны во Вьетнаме, написанные в повседневной дневниковой форме, больше похожи на стихотворение New York Review of Books. ». И Матален отметила, что« , чтобы остаться в живых » — это исторический документ, который записывает и сохраняет людей, разговоры и события тех лет. Возможно, по мере того, как события будут отступать во времени, эти стихи будут казаться правдивыми и справедливыми, а не зарождающимися, напыщенными и поверхностными. В конце концов, история предпочитает тех, кто стоит на своем ». В эссе журнала « Poetry » Пол Бреслин заявил: «Даже в ранних стихах прослеживается морализаторская полоса… и когда она, как и многие поэты, участвовала в войне во Вьетнаме, моралист превратился в хулигана: я согласился. с ее ужасающей оппозицией войне, но не с ее частым утверждением, что поэты морально выше, потому что они поэты, и поэтому им поручено читать лекции менее чувствительным об их недостатках морального воображения.

Соавтор Пенелопа Моффет объяснила, что в интервью с Левертовым в журнале Los Angeles Times Book Review незадолго до публикации Свечи в Вавилоне, Левертов, «вероятно, не зашел бы так далеко, чтобы описать свою собственную политическую деятельность. как «собачка», но она признает, что некоторые произведения — всего лишь «своего рода» стихи ». Затем Моффет процитировал Левертова: «Если какой-либо рецензент захочет раскритиковать [ Свечи в Вавилоне, ], когда он выйдет, у него есть очевидное место для начала — ну, это не поэзия, эта разглагольствования, рев и произнесение речей.«Это [антипризывная речь 1980 года, включенная в Свечи в Вавилоне, ] была речью». Тем не менее, другие критики не так поспешили придраться к этим «этаким» стихотворениям. По мнению Хайдена Каррута, написание в Hudson Review, To Stay Alive «содержит, что так раздражает критиков, очень лирические отрывки рядом с отрывками из прозы — письма и документы. Но разве после Paterson нужно защищать это? Дело в том, что я думаю, что Левертов [использовала] свои прозаические отрывки лучше, чем Уильямс, более осмотрительно и экономно … Я также считаю, что To Stay Alive — один из лучших продуктов последнего периода политически ориентированного видения американских поэтов. .”

Дайан Вакоски, рецензируя том стихов Левертова Дыхая водой (1987) , в Женское обозрение книг, подчеркивает религиозные элементы в творчестве Левертова. «Поэзия Левертова, — заявил Вакоски, — как и большая часть американского мистицизма, основана на христианстве, но, как и Уитмен и другие американские мистики, ее открытие Бога — это открытие Бога в самой себе и попытка понять, как это« я »является« естественным ». «часть мира, смешанная со всем пантеистически, экологически, социально, исторически и, для Левертова, всегда лирически.Дорис Эрншоу, похоже, вторила Вакоски в ее рецензии на книгу Левертова «Дверь в улей » (1989 г.) в книге « World Literature Today». Эрншоу считал, что стихи Левертова — это «настоящая лирика, когда речь идет о политических и религиозных делах». Центральным произведением A Door in the Hive является «Сальвадор: Реквием и призыв», либретто, сочиненное как реквием архиепископу Ромеро и четырем американским женщинам, убитым эскадронами смерти в Сальвадоре в начале 1980-х годов.Эмили Грошхольц заявила в Hudson Review , что, хотя это «не стихотворение, [это] полезный вид расширенной популярной песни, доходы от которой служат для помощи важным усилиям по оказанию помощи и лоббированию; такое сочинение заслуживает места рядом с лучшими стихами Левертова. И действительно, к нему добавлены стихи, соответствующие случаю ».

Обсуждая том Левертова Evening Train (1992) , обозреватель Дейзи Алдан полагала, что «собрание обнаруживает важный переход к тому, что некоторые называют« последним плато »: то есть сознанию вступления в годы старения, которое она [пережила] и [выразила] с чувствительностью и грацией.Марк Джарман описал книгу в Hudson Review как «длинный отрывок о старении с потрясающей отдачей. Это лучшее из ее сочинений за последние годы ». Вечерний поезд состоит из частей с индивидуальными названиями, начиная с пасторального «Лунное озеро в горах» и заканчивая духовно ориентированным «Приливом». Между тем, Левертов занимается как проблемами личной совести, так и социальными проблемами, такими как СПИД, война в Персидском заливе, загрязнение окружающей среды и сохраняющаяся угроза ядерного уничтожения. Los Angeles Times Book Review Автор Эми Герстлер заявила, что все стихотворения «сливаются в одно длинное стихотворение», и приписала Левертову «практически идеальный инстинкт выбора правильного расстояния для разговора: как далеко оставаться как от читателя, так и от испытуемого, и какую явную роль отвести себе в стихотворении ». Алдан пришел к выводу, что стихи в «Вечернем поезде » «демонстрируют новую скромность, утонченность, чувствительность, творческий интеллект, сострадание и духовность.”

Левертов не только поэтесса, но и преподавала свое ремесло в нескольких колледжах и университетах по всей стране; она перевела ряд произведений, в частности французского поэта Жана Жубера; она была поэтическим редактором журнала Nation с 1961 по 1962 год и Mother Jones с 1976 по 1978 год; и она является автором нескольких сборников эссе и критики, в том числе Поэт в мире (1973) , Осветите пещеру (1981) , и Новые и избранные эссе (1992) . Эссе Левертова охватывает поэтику, эстетику и политику. Согласно Карруту, « Поэт в мире » — это «разноплановая книга, возникшая из множества разных событий, и ее тон варьируется от жизнерадостного до милостивого, а иногда и педантичного. Он содержит ряд произведений о творчестве поэта как учителя; он содержит ее красивый импровизированный некролог Уильяму Карлосу Уильямсу, а также обзоры и оценки других авторов. Но в основном книга о поэзии, ее тайне и ремесле, а также о связи между поэзией и жизнью.… Его должен прочитать каждый, кто серьезно относится к поэзии ». Эссе в «Осветите пещеру», «», в свою очередь, были сочтены «дневником нашей заброшенной души» критиком American Book Review Дэниелом Берриганом: «Норман Мейлер сделал что-то подобное в шестидесятых; но после тех пьянящих дней и ночей он, как и большинство таких марширующих и писателей, обратился к другим делам. … Левертов [идет] все еще марширует, все записывает марш ». Новые и избранные эссе объединил эссе, датируемые 1965-1992 гг., И включал такие темы, как политика, религия, влияние других поэтов на Левертова, поэтика свободного стиха, пределы, за которые не должна выходить тематика поэзии, и социальные обязательства поэта.Очерки о поэтах, оказавших влияние на Левертова, охватывают Уильяма Карлоса Уильямса, Роберта Дункана и Райнера Марии Рильке. Мэри Кайзер, пишущая в журнале « World Literature Today», «» так сказала о сборнике: «Обширные по тематике и охватывающие три десятилетия мысли, эссе Левертова демонстрируют замечательную последовательность, здравомыслие и поэтическую целостность». Список книг Писатель Рэй Олсен заключает: «Помимо самой поэзии, это идеальное чтение для любителей поэзии».

Произведение Левертова 1995 года, Tesserae: Memories and Предположения, содержало 27 автобиографических прозаических эссе.Название «тессеры» относится к частям, составляющим мозаику, но, как указала Левертова в своем предисловии к работе, «эти тессеры не претендуют на то, чтобы образовывать целую мозаику». В произведениях вместо полномасштабных мемуаров отражены отчетливые воспоминания о родителях автора, ее юности и жизни как поэта. Рецензенты отметили лиричность прозы Левертова и ее запасные, содержательные воспоминания. Рецензент Publishers Weekly заявил, что «способность Левертова рассказать об инциденте одновременно вневременная и мгновенная, безграничная и глубоко личная.

Левертов умер от лимфомы в возрасте 74 лет. Почти до самой смерти она продолжала сочинять стихи, и около сорока из них были опубликованы посмертно в году. Это великое незнание: последние стихи (1999) . Работа, сохраняя элегическое ощущение, также демонстрирует «страсть, лирическое мастерство и духовное ликование», которые повлияли на конец жизни Левертова, отметил рецензент в Sojourners. Отметив, что книга варьируется от «сугубо личного до глубоко мистического», критик Publishers Weekly считает, что она поднимается «до уровня гуманного видения Левертова.Посмертные сборники творчества Левертова включают стихотворений: 1972–1982, (2001), «Письма Дениз Левертова и Уильяма Карлоса Уильямса», под редакцией Кристофера МакГоуэна (1998). Письма Роберта Дункана и Дениз Левертов, под редакцией Роберта Дж. Бертольфа и Альберта Гелпи (2003) получили премию Мортона Н. Коэна за выдающееся издание писем.

Обсуждая общественное и политическое сознание Левертова в его обзоре Осветите пещеру, Берриган заявил: «Наши возможности [в трепещущем мире], как говорится, больше не велики.… [Мы] можем решить ничего не делать; то есть незаметно или безумно сойти с ума, позволив страху овладеть нами, а легкомыслие править нашими днями. Или мы можем, вместе с такими замечательными духами, как Дениз Левертова, стать здравомыслящими; сообществом, совестью, идя по горнину ». Автор Краткого словаря американской литературной биографии похвалила Левертова за «упор в ее работе на объединение культур и рас через осознание их общего духовного наследия и их общей ответственности перед общей планетой.”

Симус Хини: Сумки просветления | Книги

Когда мы с женой жили в Белфасте в конце 1960-х, нашими соседями была пожилая пара по имени Уилсон. В те дни у нас в доме было двое малышей, и они проводили с Уилсонами столько же времени, сколько и дома. И одна из вещей, которые миссис Уилсон повторяла старшему из них, предлагает хорошее начало этой дискуссии.«Майкл, — говорила она ему, — ты и Кристофер растете, мы с Грандой Уилсон растем, а твои папа и мама стоят на месте».

Способ видения миссис Уилсон имеет отношение к преподаванию поэзии и к любому рассмотрению той роли, которую литература может играть в классе или в культуре в целом. В конце концов, для чего же мы преподаем литературу, как не для настоящего удовольствия подрастающих людей? Но мы также обучаем этому для будущего воспитания зрелого человека, человека, «стоящего на месте».И для спокойного восстановления — возможно, тревожного воспоминания — человека, «растущего вниз». Мы учим этому сейчас — восприятию, а потом — размышлению.

Когда мы с Тедом Хьюзом редактировали антологии стихов, которые в конечном итоге появились как «Сумка-погремушка» (1982 г.) и «Сумка для школы» (1997 г.), мы думали в этом направлении и соответственно сделали свой выбор. Книги не задумывались как учебники, но они по-прежнему были частью того, что можно было бы назвать индустрией образовательных услуг, и предназначались для вмешательства.The Rattle Bag был составлен с убеждением, что поэзию можно рассматривать как специальное обогащение, доступное всем желающим на всех этапах их жизни, тогда как The School Bag представляла ее скорее как сборник литературы, к которому можно подходить осознанно и осознанно. чтобы понять его внутренние отношения и развитие, то, как он всегда растет, но, кажется, стоит на месте.

С самого начала, вероятно, стоит отметить, что мы с Тедом получали образование в школах и университетах, где все еще сохранялась приверженность вере Мэтью Арнольда в литературную культуру как средство всеобщего распространения сладости и света.Наши учителя по-прежнему исходили из гуманистической пари. Они и мы действовали с верой в то, что литературная и культурная деятельность ведется бескорыстно. Это был менее скептический мир, где слово «высшее» в термине «высшее образование» все еще использовалось и где слово «образование» уважалось само по себе, потому что оно обещало поднять то, что Роберт Фрост однажды назвал «уровнем уважения». «.

Иными словами, как редакторы мы оба были продуктом системы, основанной на системе гуманистов и грамматистов эпохи Возрождения в 16 веке.Несмотря на весь пересмотр учебных программ и изменение образовательных целей, имевших место за прошедшие 400 лет, в одном отношении школы 20-го века, которые мы посещали, напоминали те, которые елизаветинские авторы из наших антологий посещали на 400 лет раньше: от нас все еще ожидали, что мы наполним свой разум тем, что было предложено из прошлого, запомнили это, докажем путем исследования, что мы сохранили это, и подготовим себя думать, чувствовать и действовать в соответствии с этим в предстоящие годы.

Более того, путь, который мы прошли через английскую литературу в годы обучения на уровне A в 1940-х и 1950-х годах, по-прежнему был тем путем, который прошли студенты-подростки в 1970-х и 80-х годах. И на этом пути все мы, как правило, изучали бы немного Чосера — вероятно, «Пролог» к Кентерберийским рассказам или «Рассказ монахини-священника»; пара пьес Шекспира; подборка поэтов-метафизиков; книга или две «Потерянного рая»; роман 18 века; избранные поэты-романтики, Вордсворт и Китс, пользующиеся наибольшей популярностью; роман Джейн Остин, Бронте, Диккенс, Харди; может, какой-нибудь Теннисон; немного Хопкинса; стихи времен Первой мировой войны; Может, какая-нибудь Пустошь.

По сути, мы, пожилые люди, которые были редакторами, и молодые люди, которых мы должны были обслуживать, прошли один и тот же поэтический маршрут. Но теперь просто по причине возраста и опыта мы с Тедом столкнулись с большим количеством работы, с которой нам жаль, что мы не сталкивались раньше, когда мы были в школе. Более того, как писатели, мы также знали, что самый скромный и самый маловероятный материал может лежать в основе официально санкционированных отборов в предписанных текстах, и поэтому мы, как антологи, были готовы лечь вместе с Йейтсом там, где начинаются все лестницы, в старых. тряпичная лавка сердца — то есть как в неофициальных, так и в официальных культурных хранилищах.

Однако было что-то официальное в книге, названной в нашем первом контракте с Faber. Мы договорились составить том под названием «Книга стихов Фабера для молодежи» — название, которое, кажется, содержит своего рода образовательное предупреждение о вреде для здоровья, — но как только мы приступили к работе, мы обнаружили, что нашим первым критерием будет удовольствие, а не улучшение. Наш совет самим себе заключался в том, чтобы искать то, с чем мы хотели бы познакомиться на ранней стадии. И по этой причине многие известные канонические работы не были включены, поскольку мы считали само собой разумеющимся, что наша предполагаемая аудитория также имела шанс уже знать это.Так, например, не появилось ни одного сонета Шекспира; нет Джорджа Герберта; нет Мильтона; нет Теннисона.

С другой стороны, многое из того, что мы включили, было явно неканоническим: бессмысленные рифмы, стихи балладного типа, загадки, народные песни, ритмические джинглы всех видов. Если в контракте говорилось, что мы делаем «Книгу стихов Фабера для молодежи», то книга в наших головах была чем-то ближе к «Необычному бесплатному приложению для стихов». Его эпиграфом могла быть другая фраза Роберта Фроста — «игрушки в театральном доме» — или еще одно памятное заявление Йейтса о том, что вы можете опровергнуть Гегеля, но не Песню Шестипенсовика.В общем, нашим первым принципом был принцип, провозглашенный Вордсвортом в его предисловии к «Лирическим балладам», который он назвал великим элементарным принципом удовольствия. Но приверженность этому принципу не влечет за собой отказ от принципа реальности. Отнюдь не. Антология в том виде, в котором она наконец появилась, изобилует мрачными открытиями. Мы отдавали предпочтение стихам с простотой мультфильмов и эмоциональной силой пресловутой мудрости. То, что мы искали, было некой комбинацией редкости, серьезности и неожиданности — как в «Ангеле, который руководил моим рождением» Уильяма Блейка:

Ангел, который руководил моим рождением
Сказал: «Маленькое существо, форма» d радости и веселья,
«Иди люби без помощи чего-либо на Земле.»

А вот еще один с таким же зрелым, наивным, не центральным видением, который мы предпочитали, перевод стихотворения под названием» Земляной червь «шведского поэта ХХ века Гарри Мартинсона:

Кто действительно уважает дождевой червь,
сельскохозяйственный рабочий глубоко под травой в почве.
Он держит землю постоянно изменяющейся.
Он работает полностью на земле,
онемел от земли и слеп. поля надевают уборную.
Кто действительно уважает его,
этот глубокий и спокойный земледелец,
этот бессмертный, серый, крошечный фермер в почве планеты.

Несмотря на то, что я говорю о стихах, которые нам нравились, мы не записали формулировку миссии. Мы следили за своим носом и своей памятью. Без долгих консультаций каждый из нас сделал кучу фотокопий, непреднамеренный, непрограммируемый набор работ, который соответствовал нашим старым ушам, но, как мы надеялись, был бы одинаково хорошо слышен для младших.А с некоторыми авторами мы дали волю нашим предрассудкам и фаворитам. Поскольку Тед сделал подборку Шекспира и Эмили Дикинсон, он позволил себе расслабиться с ними, как я сделал подборку Вордсворта и стихов из ирландцев; и мы позволили Блейку, Лоуренсу и Уитмену использовать более тяжелые репрезентации, чем это было бы обычно в британских или ирландских антологиях.

В конце концов, том оказался слишком обильным, слишком резвым и слишком непослушным для того, чтобы в контракте можно было упоминать довольно высокий титул директора школы, поэтому Тед внезапно предложил назвать его по имени странного плутовского стихотворения, переведенного с валлийского. Дафидда ап Гвилима.Речь идет об инструменте, который больше похож на инструмент, хриплый, отвлекающий, дрожащий, дребезжащий роман, который беспокоит поэта и его возлюбленную, когда они вместе лежат в зеленом лесу. По словам переводчика Джозефа Клэнси, это превращается в шумный мешочек на шесте, колокол из гальки и гравия, «рев, кровавую неприятность». Мы хотели показать, что антология стала тревожным сигналом, попыткой привести в чувство поэзию и молодых людей. И мы хотели сделать это именно для тех целей, которые я обозначил в начале.Для настоящего восторга молодежи. Для будущего воспитания зрелых людей. На данный момент восприятия. Для воспоминаний. Мы хотели, чтобы один и тот же материал оказался одинаково полезным для того, кто растет, того, кто «стоит на месте» — и, если все пойдет хорошо, для того, кто «растет вниз».

Итак, предприятие, начавшееся в самом сердце устоявшейся литературной сцены, закончилось легким привкусом контркультуры. В глубине души наших редакторов всегда был пример антологии У.Х. Одена и Джона Гарретта «Язык поэта» 1930-х годов.Оден и Гарретт показали способ сочетания уличных рифм и песен Шекспира и в целом демократизировали наследие, ни в малейшей степени не принижая его; Именно от них мы пришли к идее печатать стихи в алфавитном порядке их названий. Мы надеялись, что это придаст отбору ощущение удачи, а не предписанного текста, и позволит избежать впечатления, которому всегда сопротивляются лучшие читатели, подозрения, что стихи, по словам Китса, имеют «осязаемый дизайн».

Произвольное богатство, а не инженерная инструкция: вот что мы искали. Не было никаких планов уроков, подразумеваемых ни в содержимом The Rattle Bag, ни в их расположении. Мы надеялись встряхнуть погремушку и разбудить спящего внутреннего поэта в каждом читателе. Мы действовали с верой в то, что слуховые и устные удовольствия от поэзии, удовлетворение от признания и повторения составляют переживание правильности, которое может заставить всю физическую и психическую систему чувствовать себя более созвучной самой себе.Мы безоговорочно полагали, что первое знакомство с поэзией, раннее обучение ей должно предложить такую ​​правильность, поскольку она составляет одно из основных оправданий искусства. В конце концов, одним из наших включений был «Лесной жаворонок» Джерарда Мэнли Хопкинса, который начинается:

Teevo cheevo cheeevio chee
0 где, где это может быть?
Weedio-weedio: снова там!
Такая крошечная струйка песенного штамма

, а другой — «кто-нибудь жил в красивом городке» Э.Э. Каммингса, который заканчивается:

Женщины и мужчины (как донг, так и динь)
лето осень зима весна
пожали свои посевы и пошли их пришли
солнце луна звезды дождь.

Переживание слов и ритмов, подобных этим, возможно, больше, чем физическое. Он представляет собой метафизическое расширение возможностей, прибытие в точку, выходящую за пределы той точки, которая была установлена ​​ранее. Это может привести нас в плоскость восприятия, где мы оглянемся на обычное, хотя бы на мгновение, и скажем себе: «Были там, сделали это. Что дальше? Больше, больше!»

Пятнадцать лет спустя мы с Тедом Хьюзом создали еще одну антологию под названием «Школьная сумка», предисловие которой начиналось так: «Мы хотели, чтобы эта антология отличалась от« Погремушки », не столько карнавала, сколько контрольного списка.Это была бы школьная книга в обычном понимании — стихи, например, сгруппированы таким образом, чтобы предлагать различные виды исторического и тематического чтения, но также напоминали бы « школу поэзии », собранную на традиционных бардовских строках, воспоминаниях банк, сборник примеров ».

На этот раз в глубине души я был еще кое-что написан в 1930-х годах в книге, которая сильно отличалась от антологии Одена и Гарретта. Это был отрывок из лекций Т.С. Элиота по «Использование поэзии и использование критики», где он выделил три стадии развития, которые, как ожидается, должен пройти читатель поэзии.Первый — это переживание наслаждения поэзией, сильное ее прочувствование и знакомство со многими отдельными стихами и видами стихотворений. Затем наступает второй этап, когда читатель начинает классифицировать и сравнивать эти переживания, чтобы увидеть одно в свете другого. В этот момент, говорит Элиот, «элемент наслаждения расширяется до признательности, которая вносит более интеллектуальное дополнение к интенсивности чувства. Это вторая стадия в нашем понимании поэзии, когда мы больше не просто выбираем и отвергаем, но организовать.«Третий этап — это этап реорганизации, когда« человек, уже образованный в области поэзии, встречает что-то новое в свое время и находит, как следствие, новый образец ».

Школьная сумка была задумана как вмешательство Второй этап поэтического образования Элиота, когда элемент наслаждения превращается в признательность, когда есть интеллектуальное дополнение, организация поля. Следовательно, дух, в котором мы с Тедом подошли к составлению этого второго тома, был проникнут с новой целью.Стихи следовало читать не столько как фростианские «игрушки в театре» языка, сколько как йетсианские «памятники великолепия [души]». Первая в книге — это очень преднамеренная «Длинноногая муха» Йейтса, которая начинается со слов «Эта цивилизация не может утонуть / Ее великая битва проиграна…». в то время как последний — припев из «Светской маски» Драйдена, который заканчивается: «Хорошо, что старость прошла / И пора начинать новую». По мере приближения тысячелетия мы как будто хотели сделать что-то окончательное и утвердительное, чтобы выразить в нашей работе как антологи решимость, выраженную Эндрю Марвеллом в стихотворении «К его скромной госпоже»: — решимость «приложить все силы. , и все / Наша сладость, в один шар.. . «

На этот раз мы вошли в традиционный корпус не только английской поэзии, но и поэзии на ирландском, валлийском, шотландском и шотландском гэльском языках, а также поэзии из Америки, включая стихи о блюзе и афроамериканском опыте. ; поэзия, которая действительно была музыкой соула, не просто фрагментами, защищающими нас от разорения, но песнями, которые могли бы укрепить дух от разрушения. Мы охватили более тысячелетия, и в работе, которую мы выбрали, перспективы, как правило, были длиннее, высота звука выше, на карту поставлены более серьезные проблемы, чем они были в The Rattle Bag.Однако из-за нехватки места мы смогли выбрать только по одному стихотворению из всех наших поэтов, и все же, в конце концов, это ограничение сделало задачу выбора удовольствием и своего рода образованием для нас, составителей. «Снова и снова, — писал я в предисловии, — мы были вынуждены решать, можно ли позволить личной привязанности к чему-то не особо« важному »перевесить исторические и канонические требования более очевидного выбора».

В выборе по-прежнему оставался элемент непредсказуемости, но мы попытались предложить разные виды порядка по способу сопоставления стихов.Кристофер Рид, тогда наш редактор в Faber, сделал замечательные предложения по внутренней группировке материала. Просто возьмем пару примеров из первых строк книги, из группы стихов, скрепленных декорациями и изображениями моря: мы начали с перевода короткого ирландского стихотворения шестого века о приходе христианства в Ирландию. В нем новая религия и новая эпоха, которую она открывает, появляются в образе епископа в митре, и этот странный клиновидный головной убор напоминает поэту об острие тесла, поэтому поэма на английском языке звучит так: под этим названием — «Адзе-голова»:

Через море придет Адзе-голова,
обезумевшая в голове,
его плащ с дырочкой для головы,
его палка, согнутая в голове.

Он будет воспевать нечестие
со стола перед своим домом;
весь его народ ответит:
«Да будет так. Да будет так».

Сразу после этого мы напечатали «Дуврский пляж» Мэтью Арнольда, произведение из другого конца эпохи религии, когда все, что поэт может слышать, — это меланхолический, долгий, уходящий рев моря веры, который Адзеголов и его братья когда-то закутались по берегам земли, как яркая одежда. И сразу после Арнольда мы напечатали великое воззвание Элизабет Бишоп к морю и его водам, ее стихотворение под названием «В рыбных домиках», стихотворение, в котором мы наблюдаем возрождение религиозного импульса в пострелигиозной восприимчивости.«Я видел это снова и снова, — пишет Бишоп, — то же самое море, то же самое, / слегка, равнодушно покачивающееся над камнями, / ледяно свободное над камнями … как если бы вода была превращением огня / Это питается камнями и горит темно-серым пламенем ». И стихотворение заканчивается:

Это похоже на то, чем мы представляем себе знание:
темный, соленый, ясный, движущийся, совершенно свободный,
извлеченный из холодных твердых уст
мира, полученный из каменистых грудей
навсегда, текущий и нарисованы, и с
года наши знания исторические, текут и летят.

Наши знания действительно исторические, и поэтому, если бы эту антологию можно было использовать в классе, учитель был бы необходим в качестве проводника по ее содержанию и контексту; очевидно, что обсуждение стихов может затем привести к обсуждению вопросов, представляющих исторический, культурный, религиозный и политический интерес, но следует подчеркнуть, что стихи присутствуют здесь в первую очередь потому, что они стихотворения, а не потому, что они имеют отношение к некоторым людям. актуальный современный вопрос. Мы никогда не собирались ставить общественно-политическую телегу впереди артистической и творческой лошади.Фактически, мы вполне могли бы использовать в качестве эпиграфа для книги волнующее утверждение Иосифа Бродского о том, что если искусство учит нас чему-либо, так это тому, что человеческое состояние является частным.

Если это утверждение кажется странным или извращенным, я бы смягчил его, приведя стихотворение Исаака Розенберга, которое мы также напечатали. Это хорошо известный «Перерыв в окопах», в котором новые и ужасные человеческие условия первой мировой войны возвращаются к нам и продолжают возвращаться домой из-за очень личной, очень трепетной реальности «мака парапета». застрял за ухом солдата.Стихотворение заканчивается так:

Маки, корни которых в человеческих венах
Капля, и они никогда не падают:
Но мое в моем ухе безопасно —
Просто немного белее от пыли.

Какой бы стадии понимания вы ни достигли — растете ли вы, стоите на месте или опускаетесь — вы наверняка будете тронуты этим стихотворением, хотя бы на мгновение, и настроите его на слезы вещей. Но настроенный также на то, что другой поэт называет самой дорогой свежестью, живущей глубоко в вещах.Стихотворение просто помогает.

Темп последних двух строк — «Но мое ухо в моем ухе безопасно — / Просто немного побелело от пыли» — неуверенно, метрическая осанка линий податлива, а пыльная белизна цветка наводит на мысль об истощении; и тем не менее, как выражение того, что мы интуитивно и исторически знаем о нашем человеческом состоянии, линии непоколебимо правильны, неизменны и неотвратимы.Подобно многим другим стихотворениям, написанным в окопах Фландрии, это демонстрирует стойкость, которую поэты и поэзия продолжают обеспечивать для вида, поколение за поколением. Таким образом, хотя главный основной принцип удовольствия — это принцип, который всегда будет оправдывать и подтверждать преподавание поэзии, поэзию также следует преподавать во всей ее серьезности и обширности, потому что она включает в себя опустошение реальности и остается незаменимой частью оборудования, в котором мы нуждаемся. в комплекте для выживания человека.

Что подводит меня, в заключение, к сумке для набора, которая могла бы быть названа «Школьная сумка». В конце концов, нас склонили к школьной сумке, потому что она так сильно ассоциировалась с военными действиями и предполагала солидарность масс, а не симпатии хорошо образованного и разностороннего человека. Он производил впечатление позитивной уверенности и имперской судьбы, а не негативных способностей и общей человечности. В конце концов, в наше время, постколониальное время, в мире многонационального населения, образ марширующего человека в форме цвета хаки, с ружьем и снаряжением — это скорее угроза, чем обещание.

Тем не менее, просто подумав о сумке для снаряжения, следует напомнить о тысячах, а может быть, и о миллионах солдат, уложивших в нее сборник стихов, уходя на фронт. Следует также напомнить о солдатах Второй мировой войны, которые упаковали свои Розенберга и Оуэна. И о солдатах других войн с тех пор, которые упаковали, возможно, стихотворение, написанное их ребенком или их супругой. И чтобы напомнить об этом, о ценности, придаваемой ярко выраженным человеческим чувствам, какими бы хрупкими они ни были, нужно напомнить о, возможно, самой важной истине, касающейся преподавания поэзии.

В конечном итоге самое важное — это ценность, которую придают нескольким стихотворениям, которые глубоко пережиты и хорошо запомнены. Если в конце каждого года, проведенного в школе, ученики будут отмечены хотя бы одним стихотворением, которое останется с ними, это будет значительным достижением. Такое стихотворение может казаться имуществом до рождения, гарантией внутреннего состояния и ссылкой на происхождение. Он может стать ушком словесной иглы, через которое растущий человек может проходить снова и снова, пока он не станет известен наизусть, и станет путем между сердцем и разумом, путем, по которому человек может неоднократно входить в царство правота.

· Более ранняя версия этого эссе была прочитана в качестве выступления в Летней школе принца Уэльского в Норвиче в июле 2003 года.

Правдивая история Руперта Брука

Среди других типично английских юбилеев — день рождения Шекспира, день Святого Георгия. День — 23 апреля исполняется сто лет со дня смерти Руперта Брука, который большую часть прошлого века считался одним из самых известных и любимых деятелей культуры Великобритании. Поэт Первой мировой войны, который никогда не участвовал в боевых действиях, он известен главным образом одним сонетом «Солдат» из пяти последовательностей, а затем главным образом его вступительными строками: «Если я умру, думай только об этом обо мне. : / Что есть какой-то уголок чужого поля / Это навсегда Англия.Брук, принадлежащая к представителям высшего сословия, с жесткими губами, светловолосая и голубоглазая, готовая пожертвовать молодостью и красотой ради короля и страны, олицетворяла романтическую и удивительно стойкую национальную фантазию. Он был незначительной знаменитостью до своей смерти и чудовищной после смерти, сохранив до сих пор свою славу и довольно потрепанную славу.

У. Б. Йейтса прозвали Брука «самым красивым молодым человеком в Англии». Фотография Culture Club / Getty

К столетию Первой мировой войны Брук, наряду с другими романтизирующими войну поэтами, должен был исчезнуть в научной сноске. в роли жениха Джулиана Гренфелла и Веры Бриттен, Роланда Лейтона.Его сонеты 1914 года и их поток подделок, ежедневно публикуемых в газетах вместе со списками жертв, позже стали олицетворением бессердечного идиотизма генералов и политиков, которые промчались через войну, пока не погибли миллионы людей. Но идея о том, что невиновность Брукиша исчезла при первом взгляде на укушенный крысой труп в окопе, конечно, слишком проста и скрывает продолжающуюся битву за значение войны. Не далее как в январе прошлого года министр образования Великобритании Майкл Гоув выступил с критикой «левых мифов», которые преподаются в британских школах, о том, что война — это «спровоцированный беспорядок».«Беспрекословный, самоотверженный патриотизм, который представлял Брук, остается мощным правым мифом — не говоря уже о том, что поэт большую часть своей жизни был убежденным фабианским социалистом. Как это часто бывает, правда о Руперте Бруке более интересна, чем политические и биографические мифы, последовавшие за ним.

Брук поступил в армию почти сразу после начала войны, как и большинство молодых людей его класса, и получил офицерскую комиссию в Королевской военно-морской дивизии под командованием Уинстона Черчилля.Он сочинил сонеты «1914» в октябре, во время эвакуации бельгийского укрепленного города Антверпен — бескровного действия по более поздним стандартам Западного фронта, хотя вид колонн беженцев, бегущих из города, потряс его. В конце концов, для Брука и его сослуживцев, получивших классическое образование, Бельгия была ничем: они плыли в Трою. Весной 1915 года Брук направлялся к Дарданеллам, стратегически важному водному пути между Европой и Азией, известному древним грекам как Геллеспонт.Гомер и Геродот были его проводниками, писала Брук своей матери, когда он плыл по «сапфировому морю, охваченному призраками триер и квинквер». 25 апреля союзные войска совершат беспорядочную и кровавую высадку на полуострове Галлиполи, что станет началом катастрофической девятимесячной кампании. Брук пропустил это на два дня — укус комара и инфекция крови отправили его среди греческих призраков. Он был похоронен в оливковой роще на острове Скирос в сапфирово-синем Эгейском море.

В библиотеке Королевского колледжа в Кембридже, альма-матер Брука, хранится распечатанный в частном порядке отчет о его смерти и захоронении, основанный на журнале французского госпиталя, на котором он скончался.На более чем одиннадцати мучительных страницах («О бледное, бледное, английское лицо, на которое никто больше не взглянет! Лицо страсти, мечты и мучений!») Он устанавливает два полюса мифа о Бруке, изображая его как литературный герой, умерший в Греции, как Байрон, и как фигура национального политического значения — на протяжении всей болезни и смерти его сопровождал сын премьер-министра, его товарищ Артур «Ок» Асквит. Его смерть, которая наступила всего через три недели после того, как декан собора Святого Павла произнес «Солдат» во время пасхальной воскресной службы, казалась исполнением пророчества стихотворения.Его особые неморские обстоятельства быстро перестали иметь значение — некролог Уинстона Черчилля, опубликованный в лондонской газете « Times », ___ приписал его смерть солнечному удару. Символизм был всем. Когда британцы пришли выложить свои военные кладбища, ответственная организация воплотила в жизнь стихотворение Брука в буквальном смысле слова: вместо того, чтобы собирать мертвых в огромные оссуарии, как это делали французы, британцы создавали могильные участки разного размера на углах «чужой земли». поля ». Благодаря техническому соглашению об аренде земли они навсегда стали англичанами.

Краткий некролог Черчилля был частью более давних воспоминаний о Брук личным секретарем политика Эдвардом Маршем, покровителем искусств, который стал литературным душеприказчиком Брука. Марш влюбился в молодого поэта после того, как увидел его на сцене, одетого в синюю тунику, задевающую бедра, в спектакле « Эвмениды» – во время его первого семестра в Кембридже. В июле 1918 года, после трех лет борьбы с грозной матерью Брук, Марш опубликовал первый тщательно продуманный отчет о жизни Брук.Это было началом благоговейной биографической траектории, которая достигла своего апофеоза в книге Кристофера Хассалла, посвященной пятидесятилетию рождения двери, опубликованной в 1964 году, в которой уделялось внимание молодости Брук, но не удавалось привлечь внимание к пачкам скандальных писем в переписке Брука, которые были строго запрещено попечителями его состояния. Первый сборник писем Брука, отредактированный его старым другом Джеффри Кейнсом и опубликованный в 1968 году, также подвергся жесткой цензуре. После Хассалла большая часть биографических работ о Бруке представляла собой процесс демонтажа мифа о золотом мальчике по мере появления новых писем и новых любовников.Буквально в прошлом месяце публикация нескольких ранее невиданных писем и мемуаров Филлис Гарднер, одной из нескольких женщин, с которыми Брук был связан в годы перед войной, побудила одного из его недавних биографов заклеймить его как «злого садиста». Daily Mail ._

Брук родился в 1887 году и был вторым из трех мальчиков. Он был на шесть лет моложе Ричарда, алкоголика, умершего в первый год обучения Руперта в Кембридже, и на три года старше Альфреда, погибшего в бою через два месяца после смерти Руперта.Между Ричардом и Рупертом была дочь, которая умерла в младенчестве, и их мать, по-видимому, часто говорила Руперту, что ему следовало быть девочкой, внушая ему глубокую тревогу по поводу своей сексуальности. Его отец был учителем в регби, английской государственной школе, где Томас Арнольд разработал суровую и жестокую систему, которая была предназначена для превращения мальчиков в имперских лидеров. Красивый, спортивный и образованный, Руперт достойно проявил себя. В подготовительной школе, которую он посещал с восьми до тринадцати лет, он сблизился с Джеймсом Стрэчи, младшим братом более известного Литтона Стрейчи, а позже, в регби, он был хорошими друзьями с Джеффри Кейнсом, младшим братом более известного Джон Мейнард Кейнс.Однажды он написал Джеймсу Стрейчи, который был влюблен в него, печально известное письмо, в котором подробно описывался сексуальный контакт с другом из Регби. (Стрейчи впоследствии стал психоаналитиком и вместе со своей женой Аликс выдающимся переводчиком Фрейда.) Брук хорошо знал, что он привлекает как мужчин, так и женщин — он не мог не быть им. Почти все, кто встречал его, восторженно описывали его внешность. «Именно так должен был выглядеть Адонис в глазах Афродиты», — писал Леонард Вульф.Йейтс назвал его «самым красивым молодым человеком в Англии».

Поклонницы Брук были не менее эксцентричными; он вдохновил его на стихотворение своей подруги Фрэнсис Корнфорд, которое начинается словами «Молодой Аполлон с золотыми волосами». Примерно в то же время, когда он занимался романами с Филлис Гарднер, он также писал пылкие письма пятнадцатилетнему Ноэлю Оливье (двоюродному брату Лоуренса), мучая свою преданную спутницу Кэтрин (Ка) Кокс и нацеливая свой взор на успешную театральную актрису. Кэтлин Несбитт. В 1912 году его сложная любовная жизнь спровоцировала тяжелый эмоциональный срыв, во время которого он резко порвал с так называемыми «педерастами» Блумсбери и отправился на Таити, чтобы поправиться (где, возможно, у него родился ребенок).Война, когда она началась, показалась ему облегчением. В первом и наиболее тревожном из своих сонетов 1914 года «Мир» спикер благодарит Бога за нравственное очищение войны, к которому новобранцы устремляются, как «пловцы, прыгающие в чистоту». (Брук был печально известен своей любовью к плаванию обнаженным и нырял нагишом с большинством своих друзей, включая Вирджинию Вульф.)

Смерть Брука и его возведение в статус иконы очистили эту историю так же чисто, как он надеялся, что война захлестнет его душу. , оставляя всю красоту и никакой горечи.В серии портретных фотографий, сделанных Шерил Шелл за год до смерти Брук, есть одна (которую его друзья в шутку называли «вашей любимой актрисой»), на которой он изображен в профиль с голой грудью, лебединой шеей и его знаменитым золотые волосы зачесаны назад. Он использовался в качестве фронтисписа к « 1914 и другие стихотворения », а затем, в 1919 году, он был воспроизведен в камне для мемориала в часовне в школе регби, над резьбой «Солдат». Образ и стихотворение вместе фиксируют Брука как молодого идеалиста, который так мало знает о войне, что полагает, что земля, где он похоронен, останется нетронутой тяжелой артиллерией.Но стоит помнить, что оригинальное название Брук для этого стихотворения было «Рекрут», что свидетельствует о том, что говорящий понятия не имеет, о чем он говорит. Британские вербовочные кампании в первые месяцы войны были бескомпромиссными. Плакаты и реклама пристыдили мужчин, заставляя их вербоваться, угрожая их мужественности и гражданству, и говорили женщинам, что любой мужчина, который «неверен» своей стране, будет столь же двуличным по отношению к своей девушке. После битв при Монсе, Ипре и Галлиполи вербовка уменьшилась; Призыв не вводился до 1916 года.Героическая жертва Руперта Брука — комар или не комар — стала неоценимым стимулом для затухающей кампании.

Долгое время история Первой мировой войны понималась через символический переход от Брука к Уилфреду Оуэну, от шикарного идиота-националиста к героическому свидетелю. Этот простой рассказ скрывает, насколько Оуэн поклонялся Брук в первые дни и как долго Брук оставался самым известным поэтом войны. До шестидесятых годов, когда «левые мифы» о войне приобрели популярность, сонеты Брука и его образ, казалось, представляли собой нечто правдивое и успокаивающее.В середине девяностых годов антология ста любимых народом стихотворений включала по три Брук и Оуэн, хотя только одно из стихотворений Брука, «Солдат», было военным стихотворением. В столетнюю годовщину его смерти, когда появляется все больше писем и любовников, Брук все чаще упоминается в заголовках как знаменитый плейбой, чем как поэт или патриот.

Невозможно узнать, что мог бы написать Брук, если бы он увидел то, что видели другие военные поэты, или кем бы он стал, если бы пережил свой золотой век.В его небольшом произведении военные сонеты аномальны — его стихи обычно более игривы, менее откровенны. Как и его современники в довоенной поэтической сцене, он был озабочен попытками избавиться от долгого викторианского похмелья. (Несколько десятилетий спустя Т.С. Элиот писал: «Ситуация с поэзией в 1909 или 1910 годах была застойной до такой степени, что любой молодой поэт сегодня представить себе не мог».) Брук хотела шокировать и встряхнуть ситуацию, но сделать это было почти невозможно. слишком просто — он проиграл битву из-за названия стихотворения «Похоть», которое его издатель настаивал на возведении в «Либидо».Описание функций организма с любой степенью реализма — как он это сделал в остроумном сонете «Прохождение канала», графически приравнивая тоску к любви и морской болезни, — может сделать вас печально известным.

Как и в случае с работами многих писателей, чьи миры так основательно исчезли и чьи жизни погрузились в мифы, может быть трудно уловить юмор и легкость в письмах Брук. Некоторые из его лучших работ содержатся в «Письмах из Америки», сборнике эссе, написанных в 1913 году для Westminster Gazette _, _ одно из которых начинается с характерной смелости: «В пяти вещах Америка превосходит современную Англию — в рыбе, архитектура, анекдоты, напитки и детская одежда.«Записи его первых встреч с инопланетным водоворотом Нью-Йорка и обширными ландшафтами Запада тупы, забавны и поражают своей непосредственностью, как если бы статуя наклонилась и постучала вам по плечу, чтобы указать на рекламный щит на Бродвее. Всего на секунду можно даже подумать, что человек на пьедестале реален.

Торо — «Осенние оттенки»

Генри Дэвид Торо Осенние оттенки The Atlantic Monthly (октябрь 1862 г.) Европейцы, приезжающие в Америку, удивляются блеску нашей осенней листвы.В английской поэзии нет упоминания о таком явлении, потому что деревья приобретают там мало ярких красок. Максимум, что Томсон говорит по этому поводу в его «Осени» содержится в строчках, — Но посмотри на увядающий разноцветный лес, Тень углубление над тенью, кантри круглая Imbrown; переполненная тьма, сумерки и сумерки, Любого оттенка, от бледно-тускнеющего зеленого до темного сажистого: — и строка, в которой он говорит о Осенние лучи над желтым лесом. Осенняя смена наших лесов не произвела на нас глубокого впечатления. литературы пока нет. Октябрь почти не повлиял на нашу поэзию. Очень многие, которые прожили свою жизнь в городах и никогда не сталкивались приехать в деревню в это время года, никогда не видеть этого, цветка или скорее спелые плоды года. Я помню, как ехал с одним таким гражданином, который, хотя на две недели опоздал для самых ярких оттенков, был воспринят сюрприз, и не поверил бы, что было что-то более яркое.Он никогда не слышал об этом явлении раньше. Не только многие в наших городах никогда не видели это, но почти не вспоминается большинством из года в год. Большинство, кажется, путают измененные листья с увядшими, как если бы они были смешать спелые яблоки с тухлыми. Я думаю, что переход на более высокий цвет листа свидетельствует о позднем и совершенном созревании, отвечающий зрелости плодов. Обычно это самые низкие и самые старые листья. которые меняются первыми.Но как идеальное крылатое и обычно яркое насекомое недолговечен, поэтому листья созревают, но опадают. Как правило, каждый плод при созревании и непосредственно перед опаданием, когда он начинает более независимое и индивидуальное существование, требующее меньше питания от любой источник, и это не столько из земли через его ствол, сколько из солнце и воздух, приобретает яркий оттенок. Так и листья. Физиолог говорит это происходит «из-за повышенного поглощения кислорода.»Это научный изложение дела, — только подтверждение факта. Но мне больше интересно по румяной щеке, чем я, чтобы знать, какой именно диетой кормилась дева. Сам лес и трава, пленка земли должна обрести яркую окраску. цвет, свидетельствующий о его спелости, — как если бы земной шар был плодом на его стебле, всегда щекой к солнцу. Цветки — только цветные листья, плоды — спелые. Съедобная часть большинства плоды — это, как говорит физиолог, «паренхима или мясистая ткань лист », из которого они образованы. Наши аппетиты обычно ограничивали наши взгляды на спелость и ее явления, цвет, мягкость и совершенство фруктов, которые мы едим, и мы обычно забыть, что огромный урожай, который мы не едим, почти не используем, — это ежегодно созревает Природа. На наших ежегодных выставках крупного рогатого скота и садоводческих выставках, мы, как мы думаем, устраиваем грандиозное шоу из прекрасных плодов, которому, однако, суждено довольно неблагородный конец, плоды не ценятся прежде всего за их красоту.Но вокруг и в наших городах ежегодно проводится еще одна выставка фруктов, бесконечно более грандиозный масштаб, фрукты, которые удовлетворяют только наш вкус к красоте. Октябрь — месяц крашеных листьев. Их богатое сияние теперь вспыхивает вокруг Мир. Как плоды, листья и сам день приобретают яркий оттенок незадолго до они падают, так что год близок к его заходу. Октябрь — его закатное небо; Ноябрь поздние сумерки. Раньше я думал, что стоит получить образец листа от каждого меняющегося дерева, кустарника и травянистого растения, когда оно приобрело самый яркий характерный цвет, переходящий от зеленого к коричневому изложить, очертить и точно скопировать цвет краской в ​​книгу, которая должен быть озаглавлен «Октябрь, или Осенние оттенки»; — начиная с самое раннее покраснение, — Дровосек и озеро прикорневых листьев, и наступление вниз по кленам, гикори и сумахам и многим красиво веснушчатым листья менее известные, к последним Дубам и Осинам.Какой сувенир такой книга была бы! Вам нужно будет только перевернуть его листья, чтобы прогуляться через осенний лес, когда захотите. Или если бы я мог сохранить листья сами, неувядающие, было бы еще лучше. Я добился небольшого прогресса к такой книге, но вместо этого я попытался описать все эти яркие оттенки в том порядке, в котором они представлены. Ниже приведены некоторые выдержки из моих заметок. Пурпурные травы К двадцатому августа повсюду в лесах и болотах нам напоминают осенью, как из-за пестрых пятен сарсапариллы, так и по тормозам, и увядающая и почерневшая капуста и морозник, а на берегу реки — уже почерневшие понтедерии. Пурпурная трава ( Eragrostis pectinacea ) сейчас находится на пике своей красоты. Еще помню, когда впервые обратил внимание именно на эту траву. Стоя на на склоне холма у нашей реки, я видел, на расстоянии 30-40 удочек, полоса пурпурного полдюжины стержней длиной, под опушкой леса, там, где земля спускалась к луг. Он был таким же ярким и интересным, хотя и не таким ярким, как пятна рексии, будучи темно-пурпурными, как пятно от ягод, на близком и толстом.Подойдя к нему и изучив его, я обнаружил, что это своего рода цветущая трава, высотой не более фута, с небольшим количеством зеленых стеблей и мелкими раскидистыми краями. метелка пурпурных цветов, мелкий пурпурный туман, дрожащий вокруг меня. Закрывать под рукой он казался тускло-пурпурным и не производил большого впечатления на глаз; было даже трудно обнаружить; и если вы сорвали одно растение, вы были был удивлен, обнаружив, насколько он тонкий и как мало цвета. Но просмотрено на вдали при благоприятном свете он был прекрасного живого пурпурного цвета, похожего на цветок, обогащая землю.Такие ничтожные причины в совокупности приводят к таким решающим последствиям. Я был более удивлен и очарован тем, что трава обычно бывает трезвой и скромный цвет. Своим красивым пурпурным румянцем он напоминает мне и дополняет место рексия, которая сейчас проходит, и это одно из самых интересных явлений августа. Лучшие его участки растут на полосках или краях земли. у подножия сухих холмов, прямо над краем лугов, где жадные косилка не соизволит размахивать косой; потому что это тонкая и бедная трава, ниже его уведомления.Или, может быть, потому что это так красиво, что он не знает что он существует; ибо тот же глаз не видит этого и Тимофея. Он осторожно получает луговое сено и более питательные травы, которые растут рядом с ним, но он оставляет этот прекрасный пурпурный туман на жатву ходячих — корм для его причудливого инвентаря. Наверное, выше в гору растет и ежевика, Зверобой и заброшенный, засохший и жилистый июньский злак. Как повезло что он растет в таких местах, а не среди высоких трав, которые ежегодно сокращаются! Таким образом, природа разделяет использование и красоту.Я знаю много таких населенных пунктов, где он не преминет ежегодно присутствовать, и раскрашивают земля с ее румянцем. Растет на пологих склонах, либо сплошным клочьями или разбросанными округлыми пучками диаметром около фута, и держится до убит первыми шикарными морозами. У большинства растений венчик или чашечка — это часть, которая достигает наивысшего цвета, и самый привлекательный; во многих это семенной сосуд или плод; в других, как красный клен — листья; а в других по-прежнему сама соломинка который является основным цветком или цветущей частью. Последнее особенно характерно для тыквы или гаргета (Phytolacca decandra). Некоторые, что стоят под нашими скалами, теперь ослепляют меня своими пурпурными стеблями. и в начале сентября. Они мне так же интересны, как и большинство цветов, а один из самых важных плодов нашей осени. Каждая часть — цветок (или фрукт), такова его избыточность окраски — стебель, ветка, цветонос, цветоножка, черешок, и даже длинные желтовато-пурпурные листья.Его цилиндрические кисти ягод различных оттенков, от зеленого до темно-фиолетового, длиной шесть или семь дюймов, грациозно свисают со всех сторон, предлагая птицам угощение; и даже чашелистики, с которых птицы собрали ягоды, ярко-красного цвета, с багровыми, подобными пламени отблесками, равными всему подобному, — все в огне со спелостью. Отсюда lacca, от lac, озеро. Есть при этом бутоны, цветы, зеленые ягоды, темно-фиолетовые или спелые, и эти цветочные чашелистики, все на одном растении. Мы любим видеть красноту растительности умеренного пояса. Это цвет цветов. Это растение говорит с нашей кровью. Он просит яркое солнце на нем чтобы показать его наилучшим образом, и это нужно увидеть в этом сезоне год. На теплых склонах холмов его стебли созревают к двадцать третьему августа. В в тот день я прошел через красивую рощу из них шести или семи футов высотой, на склоне одной из наших скал, где они рано созревают.Совсем к земле они были ярко-пурпурного цвета с налетом, контрастируя со все еще ясным зеленые листья. Кажется редким триумфом природы создать и усовершенствовать такое растение, как будто этого хватит на лето. Какая идеальная зрелость прибывает в! Это эмблема успешной жизни, завершенной не преждевременной смертью, который является украшением Природы. Что, если бы мы созрели так же идеально, root и ветвь, пылающая посреди нашего разложения, как тычок! Я признаюсь что меня возбуждает смотреть на них.Я вырезал одну для трости, потому что хотел бы ручку и опереться на него. Я люблю зажать ягоды пальцами и посмотреть, как они сок окрашивает мою руку. Прогуливаться среди этих вертикальных ветвящихся бочек пурпурных вино, которое сохраняет и рассеивает сияние заката, пробуя каждое на вкус, вместо того, чтобы считать трубы в лондонском доке, какая привилегия! Для природы урожай не ограничивается виноградной лозой. Наши поэты воспели вино, произведение чужого растения, которое обычно они никогда не видели, как будто наши собственные растения не имеют сока в них больше, чем у певцов.Действительно, это было названо некоторыми Американский виноград, и, хотя он является уроженцем Америки, его соки используются в некоторых зарубежные страны для улучшения цвета вина; так что поэтесса может праздновать достоинства тыка, не зная об этом. Вот ягоды достаточно, чтобы заново нарисовать западное небо и сыграть с вакханалией, если вы буду. И какие флейты сделают его окровавленные стебли, чтобы их можно было использовать в таком танцевать! Это поистине королевское растение.Я мог бы провести вечер в размышлениях среди поке-стеблей. И случайно среди этих рощ может возникнуть наконец новый школа философии или поэзии. Длится он весь сентябрь. Одновременно с этим или ближе к концу августа мне очень интересно род злаков, андропогонов или бородач находится в расцвете сил. Андропогон furcatus, раздвоенная бородачая трава, или назовите ее пурпурной травой; Andropogon scoparius, пурпурный древесно-травяной; и Andropogon (теперь называемый сорго) нутаны, индийская трава.Первый — это очень высокая трава с тонкой стеблей, от трех до семи футов высотой, с четырьмя или пятью пурпурными пальцеобразными шипами, поднимающимися вверх сверху. В второй также довольно тонкий, растет пучками в два фута в высоту на один в ширину, с стебли часто несколько изогнутые, которые по мере того, как колючки перестают цвести, имеют беловатый оттенок. нечеткий взгляд. Эти две травы преобладают в этом сезоне на сухих и песчаных. поля и склоны холмов. Стебли обоих, не говоря уже об их красивых цветах, отражают пурпурный оттенок и помогают заявить о спелости года.Возможно Мне они симпатичнее, потому что фермер презирает их, и занимают стерильную и заброшенную почву. Они яркие, как спелый виноград, и выражают зрелость, о которой не говорила весна. Только августовское солнце могли таким образом отполировать эти стебли и листья. Фермер давно сенокосил на возвышенности, и он не снизойдет до того, чтобы принести косу туда, где эти тонкие дикие травы, наконец, тонко зацвели; вы часто видите пробелы голого песка среди них.Но я хожу воодушевленный между пучками пурпурной древесной травы, над песчаными полями и по краю кустарниковых дубов, радуюсь узнавать эти простые современники. С мыслями, прорезающими широкую полосу, я «получаю» Я собираю их в валки с загребающими лошадьми мыслями. Ушастый поэт может услышать стук моей косы. Эти двое были почти первыми травами что я научился различать, потому что я не знал, сколькими друзьями я был в окружении, — я видел их просто как стоящие травы.Пурпур их Culms также возбуждает меня, как стебли poke-weed. Подумайте, какое убежище есть для одного до конца августа от поступления в колледж и общество, которое изолирует! Я могу красться среди пучков пурпурной древесной травы на границы «Великих полей». Куда бы я ни гулял в эти дни, пурпурная трава тоже стоит как указатель и указывает на мои мысли к большему количеству поэтических путей, чем они прошли в последнее время. Может быть, кто-нибудь пробежит мимо и будет топтать растения до своей головы, и нельзя сказать, что он знает, что они существуют, хотя он, возможно, вырезал много тонн они завалили ими свои конюшни и годами кормили ими свой скот. Тем не менее, если он когда-нибудь благосклонно относится к ним, он может быть побежден их красотой. Каждое самое скромное растение или сорняк, как мы его называем, стоит здесь, чтобы выразить какую-то мысль. или настроение наше; и все же как долго он зря стоит! Я прошел по этим Великие поля, столько августа, и никогда еще отчетливо не узнавали эти пурпурные товарищи, которые у меня были там.Я задел их и наступил на них, воистину; и вот, наконец, они как бы встали и благословили меня. Красота а истинное богатство всегда дешево и презирается. Небеса могут быть определены как место, которого мужчины избегают. Кто может сомневаться, что эти травы, которые фермер говорит, не имеет для него никакого значения, найдите какую-то компенсацию в своей оценке их? Могу сказать, что никогда раньше их не видел, хотя, когда я пришел посмотреть их лицом к лицу, до меня дошел пурпурный отблеск прошлых лет; и теперь, куда бы я ни пошел, я почти ничего не вижу.Это правление и президентство андропогонов. Почти самые пески исповедуют созревающее влияние августовского солнца, и Мне кажется, что вместе с развевающейся над ними тонкой травой отражается пурпурный оттенок. Мутные пески! Таковы последствия всего этого поглощенного солнечного света в поры растений и земли. Теперь весь сок или кровь окрашены в бордовый цвет. Наконец-то у нас есть не только пурпурное море, но и пурпурная земля. Каштановая борода, индийская трава или древесная трава, растущие здесь и там. на пустырях, но реже, чем первые (от двух до четырех или пяти футов высокий), все еще красивее и ярче, чем его сородичи, и может хорошо попались на глаза индейцу.Он имеет длинный, узкий, односторонний и слегка покачивающаяся метелка ярко-пурпурных и желтых цветов, как знамя возвышается над его тростниковыми листьями. Эти яркие стандарты сейчас выдвигаются на далекие склоны холмов, не большими армиями, а рассредоточенными войсками или гуськом, как красные человечки. Они стоят так справедливо и ярко, представляя расу в честь которых они названы, но по большей части остаются незамеченными, как и они. Выражение этой травы преследовал меня в течение недели, после того, как я впервые прошел и заметил это, как взгляд глаза.Это похоже на индейского вождя, бросающего последний взгляд на свою любимые охотничьи угодья. Красный клен К двадцать пятому сентября красные клены обычно начинают быть спелым. Некоторые крупные заметно менялись за неделю, а некоторые одиночные деревья теперь очень блестящие. Я замечаю маленькую, в полумиле в поперечнике луг, на фоне зеленого леса там, намного ярче цветов любого дерева летом и заметнее.Я наблюдал за этим деревом несколько осень неизменно меняется раньше остальных, как созревает одно дерево. его плод раньше, чем другой. Возможно, это послужит ознаменованием сезона. Мне было бы очень жаль, если бы его вырубили. Я знаю два или три таких дерева в разных частях нашего города, которые, возможно, могли быть размножены еще в созреватели или сентябрьские деревья, и их семена рекламировать на рынке, как как и редис, если бы мы так заботились о них. В настоящее время эти горящие кусты стоят в основном по краю лугов, или я различаю их вдалеке на склонах холмов то тут, то там. Иногда ты будешь увидеть много маленьких деревьев в болоте, которое стало совсем малиновым, когда все остальные деревья вокруг все еще совершенно зеленые, и первые кажутся тем ярче для этого. Они застают вас врасплох, когда вы проходите мимо, через поля, так в начале сезона, как если бы это был веселый лагерь красных людей, или другие лесники, о прибытии которых вы не слышали. Некоторые одиночные деревья, полностью ярко-алые, на фоне других себе подобных. еще свежезеленые или на фоне вечнозеленых растений запоминаются лучше, чем целые рощи будет мало-помалу. Как прекрасно, когда все дерево как одна большая аленькая плоды, полные спелых соков, каждый лист, от нижних конечностей до верхушек, все свечение, особенно если смотреть на солнце! Что может более примечательного объекта быть в пейзаже? Видно на многие мили, слишком красиво, чтобы в это можно было поверить.Если такие явление произошло, но однажды оно будет передано по традиции потомкам, и наконец окунуться в мифологию. Все дерево, созревшее раньше своих собратьев, приобретает исключительное превосходство, и иногда поддерживает его в течение недели или двух. Я в восторге от вида он, несущий алое знамя для полка лесников в зеленых вокруг, и я отхожу на полмили, чтобы осмотреть его. Одно дерево становится таким образом венчающая красота какой-то луговой долины и выражение всего окружающий лес сразу же оживает. Маленький красный клен вырос, быть может, далеко во главе какого-то пенсионера. долина, в миле от любой дороги, незамеченная. Он добросовестно выполнил свои обязанности клена там всю зиму и лето, не пренебрегая ни одной из своих экономик, но добавлено к его положению в добродетели, присущей клену, благодаря неуклонному росту столько месяцев, ни разу не уезжая за границу, и ближе к небесам, чем это было весной. Он добросовестно сберегает свой сок и предоставляет убежище к странствующей птице, давно созрели свои семена и посвятили их ветрам, и имеет удовольствие знать, может быть, что тысяча маленьких Клены хорошо воспитанные уже где-то прижились в жизни.Это заслуживает хорошо Мэйпледома. Листья его время от времени шепотом спрашивали: «Когда мы покраснеем?» И теперь, в этом сентябре месяце, этот месяц путешествия, когда люди спешат к берегу моря или в горы, или озера, этот скромный клен, все еще не сдвинувшись ни на дюйм, путешествует в своем репутации, — развевается алым флагом на том склоне холма, что свидетельствует о том, что он закончил свою летнюю работу раньше всех остальных деревьев и удаляется из конкурса.В одиннадцатый час года дерево, которое не рассматривает можно было бы обнаружить здесь, когда это было наиболее трудолюбиво, поэтому по оттенку его зрелость в самом его румянце, наконец, открылась беспечным и далеким путешественник, и уводит свои мысли прочь от пыльной дороги в эти храбрые уединения, в которых он обитает. Он бросается в глаза со всей добродетелью и красота клена — Acer rubrum. Теперь мы можем прочитать его название или рубрику, Чисто. Его добродетели, а не его грехи, так же алы. Несмотря на то, что красный клен является наиболее ярко-алым из всех наших деревьев, сахарный клен был самым знаменитым, и Мишо в своей «Сильве» не говорит об осеннем колорите первого. Примерно второго октября, эти деревья, большие и маленькие, самые блестящие, хотя многие из них все еще зеленый. В «стране ростков» они, кажется, соперничают друг с другом, и всегда какой-то особенный среди толпы будет особенно ярко-алого цвета, и своим более насыщенным цветом привлекают наш взгляд даже на расстоянии и несут с ладони.Большое красное кленовое болото на пике своей смены самый очевидный блестящий из всех материальных вещей, где я живу, так много это дерево с нами. Он сильно различается как по форме, так и по цвету. Многие из них просто желтый, более алый, другие алые, переходящие в малиновый, более красный чем обычно. Посмотрите на то болото из кленов, смешанных с соснами, у основания поросший соснами холм в четверти мили от него, так что вы получите полный эффект яркие цвета, не обнаруживая несовершенства листьев, и увидеть их желтые, алые и малиновые огни всех оттенков смешивались и контрастировали с зеленым.Некоторые клены еще зеленые, только желтые или с малиновыми кончиками. края их хлопьев, похожие на края фрезы лесного ореха; некоторые полностью ярко-алый, просвечивает регулярно и мелко во всех направлениях, двусторонне, как прожилки листа; другие, более неправильной формы, когда я слегка поворачиваю голову, опустошив часть его приземленности и скрывая ствол дерева, кажется лежать на чешуе тяжело, как желтые и алые облака, венок на венок, или как снежные заносы, движущиеся по воздуху, расслоенные ветром.Это очень добавляет красоты такому болоту в это время года, что, несмотря на то, что не может быть никаких вкраплений других деревьев, это не рассматривается как простая масса цвет, но, поскольку разные деревья бывают разных цветов и оттенков, контур каждого полумесяца на верхушке дерева различны, и где одно перекрещивается с другим. Пока что художник вряд ли решится сделать их такими отличными от четверти мили выключенный. Этим ясным днем ​​я иду через луг прямо к низкой возвышенности, Я вижу, около пятидесяти прутьев отошли к солнцу, только что показалась вершина кленового болота. по блестящему красновато-коричневому краю холма полоса длиной в двадцать прутьев на десять футов глубиной ярко-алого, оранжевого и желтого цветов, равны любым цветам или фруктам, или любым оттенкам, когда-либо окрашенным.По мере того, как я продвигаюсь, опуская край холма, составляющий твердый передний план или нижнюю рамку картины, глубина обнаруженной бриллиантовой рощи неуклонно увеличивается, что позволяет предположить, что таким цветом залита вся замкнутая долина. Интересно, что люди, дающие десятину, и отцы города не хотят видеть, что означают деревья своей яркостью и буйством духа, опасаясь, что какое-то зло заваривание. Я не понимаю, что пуритане делали в это время года, когда горят клены в алом.Тогда они, конечно, не могли поклоняться в рощах. Возможно вот что они построили молитвенные дома и огородили их сараями для лошадей. для. Вяз И вот, первого октября или позже вязы в разгаре. осенняя красота, большие коричневато-желтые массы, теплые от сентябрьской печи, нависает над шоссе. Их листья идеально спелые. Интересно, есть ли там есть ответная зрелость в жизнях людей, живущих ниже них.В качестве Я смотрю на нашу улицу, которая выровнена ими, они напоминают мне обоим своими форма и цвет желтеющих снопов зерна, как будто действительно пришел урожай в саму деревню, и мы могли бы ожидать найти немного зрелости и вкуса наконец-то в мыслях селян. Под этим ярким шелестящим желтым сваи готовы обрушиться на головы ходячих, как может какая-то грубость или преобладает зелень мысли или действия? Когда я стою там, где полдюжины больших вязов над домом, я как будто стою в спелой тыквенной кожуре и чувствую такой мягкий, как если бы я был мякотью, хотя я могу быть несколько тягучим и потрепанным вместе с тем.Что такое поздняя зелень у вяза английского, как у огурца из сезон, который не знает, когда закончить, по сравнению с ранним и золотым зрелость американского дерева? Улица — это место большого урожая. Эти деревья стоило бы высадить хотя бы ради их осеннего ценить. Подумайте об этих огромных желтых навесах или зонтиках, которые держат над нашими головами. и дома на милю вместе, что делает деревню единой и компактной, — ulmarium, который одновременно является питомником мужчин! А потом как нежно и незаметно они бросают свою ношу и впускают солнце, когда это необходимо, их листья не слышны, когда они падают на наши крыши и на наши улицы; и таким образом деревенский зонтик заткнули и убрали! Я вижу, как рыночный человек въезжает в деревню, и исчезая под ее пологом вязов, с его урожаем, как в большой амбар или амбар.Я испытываю искушение пойти туда, как на шелушение мысли, теперь уже сухие и зрелые, готовые отделиться от покровов; но увы! Я предвижу, что это будет в основном шелуха и мелкие мысли, взорванные свиная кукуруза, годная только для кукурузной муки, ибо, что посеешь, то и пожнешь. Опавшие листья К шестому октябрю листья обычно начинают опадать, последовательно ливни, после мороза или дождя; но главный урожай листьев, вершина Падение обычно приходится на шестнадцатое.Когда-нибудь утром в этот день, возможно, более сильный мороз, чем мы видели, и лед образовался под насосом, и теперь, когда Поднимается утренний ветер, листья опадают более плотными ливнями, чем когда-либо. Они внезапно образовывать толстые кровати или ковры на земле, в этом нежном воздухе или даже без ветра, только размером и формой дерева наверху. Некоторые деревья такие же маленькие гикори, кажется, мгновенно сбросили листья, как солдат заземляет оружие по сигналу; и гикори, будучи еще ярко-желтыми, хотя они и засохли, они отражают луч света от земли, на которой они лежат.Вниз они явились со всех сторон при первом же серьезном прикосновении осенней палочки, издает звук, похожий на звук дождя. Или же после влажной и дождливой погоды мы замечаем, насколько велика осень. листьев было в ночи, хотя, возможно, это еще не прикосновение, разрыхляет кленовый лист. Улицы густо усыпаны трофеями, а опавшие листья вяза образуют темно-коричневую мостовую под нашими ногами. Через некоторое время замечательно теплый день или дни бабьего лета, я чувствую, что это необычный тепло, которое больше всего вызывает опадание листьев, возможно, какое-то время ни мороза, ни дождя.Сильная жара внезапно назревает и вянет их, как смягчает и созревает персики и другие фрукты, и вызывает их бросить. Листья поздних красных кленов, еще яркие, усыпают землю, часто с малиновыми пятнами на желтой земле, как некоторые дикие яблоки, хотя они сохраняют эти яркие цвета на земле, но день или два, особенно если идет дождь. На дамбах Я прохожу тут и там мимо деревьев, голых и дымных, потерявших свои блестящие одежда; но вот он лежит, почти такой же яркий, как всегда, на земле на одном сбоку и образует почти такую ​​же правильную фигуру, как в последнее время на дереве.Я бы лучше скажем, что сначала я наблюдаю, как деревья лежат на земле, как постоянный цветные тени, и они предлагают поискать сучья, которые их родили. Королева Могли бы с гордостью прогуляться там, где эти галантные деревья расстелили свои яркие плащи в грязи. Я вижу, как вагоны катятся по ним как тень или отражение, и водители обращали на них внимание так же мало, как раньше на свои тени. Птичьи гнезда в чернике и других кустарниках, а также на деревьях уже построены. наполняясь увядшими листьями.Так много упало в лесу, что белка не может бежать за падающим орехом, не будучи услышанным. Мальчики грабят их на улицах, хотя бы ради удовольствия иметь дело с такой чистой хрустящей корочкой. вещества. Некоторые тщательно подметают дорожки, а затем встают, чтобы увидеть следующее дыхание посыпает их новыми трофеями. Дно болота покрыто толстым слоем, и Lycopodium lucidulum среди них внезапно выглядит зеленее. В густом лесу они наполовину покрывают бассейны длиной в три или четыре стержня.На днях я мог вряд ли нашел известный источник, и даже подозревал, что он пересох, ибо он был полностью закрыт только что опавшими листьями; и когда я их подмел в сторону и показал это, это было похоже на удары по земле жезлом Аарона, на новую весну. Мокрые земли по краям болот на них выглядят сухими. На одном болоте, где я обследовал, думал ступить на лиственный берег с перила, я попал в воду на глубину более фута. Когда я иду к реке на следующий день после основного опадания листвы, шестнадцатый, Я нахожу свою лодку полностью покрытой, дно и сиденья, с листьями золотого ива, под которой он пришвартован, и я отправился в плавание с грузом их шелестящих под ногами. Если я его опустошу, завтра он снова наполнится. Я не считаю их как подстилку, которую нужно выметать, но принимайте их как подходящую солому или подстилку для нижней части моей кареты. Когда я попадаю в пасть Ассабета, покрытый лесом, на его поверхности как бы плавают большие стайки листьев. выход в море с возможностью лавировать; но рядом с берегом, немного дальше вверх, они толще пены, по ширине вполне скрывают воду для стержня, под ольхой, кустами и кленами и среди них, все еще прекрасно освещенные и сухой, с нерелаксирующим волокном; и на каменистом повороте, где их встречают и останавливают под утренним ветром они иногда образуют широкий и плотный полумесяц поперек река.Когда я поворачиваю нос так, и волна, которую он наносит, ударяет перечислите, какой приятный шелест от этих сухих веществ, натирающих на одном Другая! Часто вода под ними видна только из-за их волнистости. Также каждое движение деревянной черепахи на берегу передается их шорохом. там. Или даже в середине канала, когда поднимается ветер, я слышу, как их дует шелестящий звук. Выше они медленно движутся по кругу в каком-то великом водоворот, создаваемый рекой, например, в «Падающих болиголовах», где вода глубокая, и течение уходит в берег. Возможно, днем ​​такого дня, когда вода совершенно спокойная. полный отражений, я плавно плыву по течению и, поворачивая вверх по Assabet, добираюсь до тихой бухты, где я неожиданно оказываюсь в окружении мириадами листьев, как товарищи по путешествию, которые, кажется, имеют ту же цель, или отсутствие цели, с собой. Посмотрите на этот большой флот разбросанных листовых лодок по которому мы гребем в этом гладком речном заливе, каждый свернувшись калачиком на каждом рядом с искусством солнца, каждый нерв — жесткое еловое колено, — как лодки шкуры и всех узоров, среди прочего, вероятно, лодка Харона, и некоторые с высокими носами и какашками, как величественные сосуды древних, едва ли движется по медленному течению, — подобно великим флотам, плотные китайские города лодок, с которыми вы общаетесь, входя в какой-нибудь большой рынок, в какой-то Новый Йорк или Кантон, к которым мы все вместе неуклонно приближаемся.Как нежно каждый попал на воду! К ним еще никакого насилия не применялось, хотя, возможно, при запуске присутствовали трепещущие сердца. И нарисовал утки тоже, среди прочих прекрасная лесная утка, часто приплывают и плывут среди раскрашенных листьев — лай еще более благородной модели! Какие полезные травяные напитки теперь можно пить на болотах! Какое сильнодействующее лекарственное, но богатый, аромат гниющих листьев! Дождь падает на только что высохшее травы и листья, и заполнение бассейнов и канав, в которые они упали такие чистые и жесткие, скоро превратят их в чай ​​- зеленый, черный, коричневый, и желтые чаи всех степеней крепости, достаточные для того, чтобы заставить природу сплетничать.Выпьем мы их или нет, пока еще не набрались их силы, эти листья, высушенные на великих медных медах Природы, такого разнообразия, чистые и нежные оттенки, которые могли бы прославить восточные чаи. Как они смешаны всех пород: дуб и клен, и каштан, и береза! Но Природа ими не загромождена; она прекрасный земледелец; она хранит торговый центр. Посмотрите, какой огромный урожай ежегодно проливается на земле! Этот, больше, чем любое простое зерно или семя, это великий урожай года.Деревья теперь с процентами возвращают земле то, что они отняли у нее. Они дисконтируют. Они собираются добавить толщину листа к глубине. почвы. Это прекрасный способ, которым Природа получает свою гадость, в то время как Я болтаю с этим человеком и тем, кто говорит со мной о сульфере и стоимости картинга. Мы все богаче их распада. Меня это больше интересует урожай, чем в одной английской траве или в кукурузе. Готовит девственницу плесень для будущих кукурузных полей и лесов, на которых земля жирнет.Он держит наша усадьба в добром сердце. По прекрасному разнообразию ни один урожай не может сравниться с этим. Здесь не просто простой желтый цвет зерен, но почти все цвета, которые мы знаем, не исключены самые яркие синие: ранний покрасневший клен, пылающий ядовитый сумах его грехи, как алый, шелковичный ясень, насыщенный хромовый желтый цвет тополей, блестящая красная черника, которой раскрашены спины холмов, как у овец.Их коснется мороз, и при малейшем вздохе дня возвращения или сотрясения земной оси, посмотрите, в какие ливни они приходят плывет вниз! Земля у них вся в партийном цвете. Но они все еще живы в почве, плодородие и объем которой они увеличивают, и в лесах, родиться из него. Они наклоняются, чтобы подняться, чтобы подняться выше в ближайшие годы, тонким химия, лазание по соку деревьев и первые плоды саженца таким образом сарай, наконец преобразованный, может украсить его корону, когда, спустя годы, он стал монархом леса. Приятно ходить по грядкам с этими свежими, хрустящими и шелестящими листьями. Как красиво они идут в могилы! как нежно ложиться и превратиться в форму! мы живем. Итак, они стремятся к своему последнему пристанищу, легкие и резвые. Они не рожают сорняков, а весело носятся по земле, выбирая пятно, выбирая много, не заказывая железной ограды, шепча по всему лесу об этом, — некоторые выбирают место, где гниют тела людей внизу и встречая их на полпути.Сколько порхает, прежде чем они успокоятся в их могилах! Они, которые так высоко взлетели, с каким удовлетворением возвращаются в снова прах, и покоятся, смирившись лежать и гнить у подножия дерева, и давать пищу новым поколениям себе подобных, а также трепетать на высоком! Они учат нас умирать. Интересно, наступит ли когда-нибудь, когда люди, с их хваленой верой в бессмертие, лягут так же грациозно и как спелые, — с такой безмятежностью бабьего лета сбросят свои тела, как они делают свои волосы и ногти. Когда опадают листья, вся земля превращается в кладбище, по которому приятно гулять. I люблю бродить и размышлять над ними в их могилах. Здесь нет ни лжи, ни тщеславия эпитафии. Что, если у вас нет земельного участка на горе Оберн? Ваш жребий наверняка брошен где-то на этом огромном кладбище, издавна освященном. Ты не нужно посещать аукцион, чтобы получить место. Здесь достаточно места. Вольная борьба зацветет, и черничная птица поет над вашими костями.Дровосек и охотник будут вашими пехотинцами, и дети будут наступать на границы столько же как они будут. Пройдемся по кладбищу листвы, — это твоя правда Кладбище Гринвуд. Сахарный клен Но не думайте, что великолепие года прошло; если один лист не делают лета, ни один опавший лист не делает осени. Самый маленький сахарные клены на наших улицах устраивают грандиозное зрелище уже пятого октября, больше, чем любые другие деревья там.Когда я смотрю на главную улицу, они выглядят как расписные ширмы перед домами; но многие из них зеленые. Но сейчас, или обычно к семнадцатому октября, когда почти все красные клены и некоторые белые клены голые, большие сахарные клены тоже в своей красе, светятся с желтым и красным и проявляют неожиданно яркие и нежные оттенки. Они есть примечательны контрастом, который они часто дают темно-красному на одной половине и зеленый с другой.В конце концов они превращаются в плотные массы насыщенного желтого цвета с глубокий алый румянец или даже больше, чем румянец на открытых поверхностях. Они есть самые яркие деревья сейчас на улице. Большие на нашем Общине особенно красивы. Нежный, но более теплый чем сейчас преобладает золотисто-желтый цвет с алыми щеками. Тем не менее, стоя на восточной стороне Общины незадолго до заката, когда западный свет передается через них, я вижу, что их желтый даже по сравнению с бледным лимонно-желтый цвет вяза рядом с ним превращается в алый, не замечая ярко-алые порции.Как правило, это большие правильные овальные массы желтого цвета. и алый. Все солнечное тепло сезона, бабье лето, кажется, впитаться в их листья. Самые нижние и самые внутренние листья рядом с штамбом, как обычно, нежнейшего желто-зеленого, как цвет лица молодых в доме воспитывались мужчины. Сегодня на обыкновенном аукционе проходит, но его красный флаг трудно различить среди этого яркого цвета. Отцы города не ожидали этого блестящего успеха, когда они вызвали привезти из страны несколько прямых столбов с у них срезаны верхушки, которые они назвали сахарными кленами; и, насколько я помню, после они были выставлены, клерк соседнего купца в шутку насадил бобы о них.Те, которые тогда в шутку назывались бобовыми шестами, сегодня далеко самые красивые объекты, заметные на наших улицах. Они стоят всех и дороже, чем они стоили, — хотя один из избранных, устанавливая вытащили их, приняли холод, от которого он умер, — хотя бы потому, что они наполнили открытые глаза детей своим ярким цветом так много Октябрь. Мы не будем просить их давать нам сахар весной, пока они себе позволяют у нас такая прекрасная перспектива осенью.Богатство в доме может быть наследством немногочисленны, но одинаково распространены на Общем. Все дети одинаково могут упиваться этим золотым урожаем. Разумеется, деревья должны быть установлены на наших улицах, чтобы их октябрьское великолепие было великолепно; хотя я сомневаюсь, что это когда-либо рассматривалось «Обществом деревьев». Неужели вы не думаете, что этим детям будет какое-то препятствие, если их привели под кленами? Сотни глаз неуклонно пьют этот цвет, и этими учителями даже прогульщики ловятся и обучаются, как только они ступают за рубеж.Действительно, ни прогульщиков, ни прилежных в настоящее время не учат цвету. в школах. Это вместо ярких красок у аптекарей. магазины и городские витрины. Жалко, что красных кленов больше нет, а некоторые гикори, и на наших улицах. Наша коробка для красок заполнена очень несовершенно. Вместо или помимо поставки таких ящиков для красок, как мы, мы могли бы поставлять эти естественные цвета молодым. Где еще они будут изучать цвет под большим преимущества? Какая школа дизайна может с этим соперничать? Подумайте, сколько глаз художников всех мастей, производителей ткани и бумаги, морилки, и бесчисленное множество других должны быть обучены этими осенними красками.Канцелярские конверты могут быть самых разных оттенков, но не такими разными, как у листьев одного дерева. Если вам нужен другой оттенок или оттенок определенного цвета, вам нужно только смотреть дальше, внутрь или вне дерева или леса. Эти листья не так много обмакивают в один краситель, как в красильном цеху, но окрашивают в свете бесконечно различной степени прочности и оставлены для схватывания и высыхания там. Должны ли названия стольких наших цветов и дальше происходить от тех? мрачных чужих мест, таких как Неаполитанский желтый, берлинская лазурь, сырая Сиена, жженая умбра, Гамбодж? время) — или из сравнительно тривиальных предметов торговли, — шоколада, лимон, кофе, корица, бордовый? — (сравним наш гикори с лимоном, или от лимона до гикори?) — или от руд и оксидов, которые мало кто когда-либо видел? Должен мы так часто, когда описываем соседям цвет того, что у нас есть видели, отнесите их не к какому-нибудь естественному объекту в нашем районе, но, возможно, на кусочек земли, доставленный с другой стороны планеты, что, возможно, они могут найти в аптеке, но, вероятно, ни они, ни мы когда-нибудь видели? Разве у нас нет земли под ногами, да и неба над нашими головы? Или последний вообще ультрамарин? Что мы знаем о сапфире, аметисте, изумруд, рубин, янтарь и тому подобное — большинство из нас, кто употребляет эти имена в напрасно? Оставьте эти драгоценные слова краснодеревщикам, виртуозам и фрейлинам, к набобам, бегумам и чобдарам Индостана или где-либо еще.я не делаю увидеть, почему, с тех пор, как Америка и ее осенние леса были обнаружены, наши листья не должны конкурировать с драгоценными камнями в присвоении названий цветам; а также, действительно, я считаю, что со временем названия некоторых из наших деревьев и кустарники, как и цветы, попадут в нашу популярную хроматическую номенклатуру. Но гораздо важнее, чем знание имен и различий цвета — это радость и возбуждение, которые вызывают эти цветные листья.Уже эти блестящие деревья по всей улице, без всякого разнообразия, находятся на как минимум равняется ежегодному фестивалю и празднику или такой неделе. Эти дешевые и невинные гала-дни, отмечаемые всеми без помощи комитетов или маршалы, такое шоу, которое может быть безопасно лицензировано, не привлекающее игроков или продавцов рома, не требуя никакой специальной полиции для поддержания мира. И бедный действительно, это должен быть октябрь той деревни Новой Англии, где нет Клена на его улицах.Этот октябрьский праздник не стоит ни пороха, ни колоколов, но каждое дерево — живой столб свободы, на котором висит тысяча ярких флагов. размахивая. Неудивительно, что у нас должны быть ежегодные выставки крупного рогатого скота, осенние тренировки и возможно корнуоллис, наши сентябрьские корты и тому подобное. Сама природа держит ее ежегодная ярмарка в октябре не только на улицах, но и во всех дуплах и на каждом склоне холма. Когда мы недавно заглянули в пылающее красное кленовое болото, там, где деревья были одеты в одежды самых ярких оттенков, неужели не предлагать тысячу цыган внизу, — расу, способную к дикому восторгу, — или даже легендарные олени, сатиры и лесные нимфы возвращаются на землю? Или был это только стая усталых дровосеков или собственников приходят посмотреть их жребии, о которых мы думали? Или еще раньше, когда мы плыли по реке сквозь этот мелкозернистый сентябрьский воздух не казалось, что что-то новое творится под сверкающей гладью ручья, тряска реквизита, хотя бы для того, чтобы мы поторопились, чтобы успеть? Не строки желтеющих ив и кустов пуговиц по бокам кажутся рядами будок, под которым, возможно, бурлило какое-то жидкое яйцо одинакового желтого цвета? Разве все это не предполагало, что человеческий дух должен подняться так же высоко, как природа, — не должно ли вывесить свой флаг, и распорядок его жизни будет прерван аналогичным выражение радости и веселья? Никаких ежегодных тренировок или воинских сборов, никаких праздников с шарфами и знамена, могли бы ввозить в город сотую часть годового великолепия нашего Октября.Нам нужно только посадить деревья или дать им встать, и Природа найдет разноцветные драпировки — флаги всех ее народов, некоторые из которых частные сигналы, которые ботаник не может прочитать, — пока мы идем под триумфальным арки из вязов. Предоставьте природе назначать дни, будь то как в соседних государствах или нет, и пусть духовенство читает ее воззвания, если они могут их понять. Посмотри, какая блестящая драпировка у нее на дереве. флаг! Какой публичный торговец, как вы думаете, внес свой вклад в эту часть шоу? В настоящее время нет более красивой черепицы и краски, чем эта виноградная лоза. покрывая целую сторону некоторых домов.Я не верю, что Плющ никогда не обжигает сопоставимо с этим. Неудивительно, что он был широко представлен в Лондоне. Я говорю: давайте, у нас будет много кленов, гикори и алых дубов. Пылайте прочь! Неужели этот грязный рулон овсянки в ружейной рубке будет всех цветов? а деревню можно отобразить? Деревня неполноценна, если в ней нет этих деревьев. чтобы отметить в нем сезон. Они важны, как городские часы. Деревня то, что у них их нет, не будет работать хорошо.У него ослаблен винт, что очень важно. часть не хватает. Пусть весной будут ивы, летом вязы, клены и грецкие орехи и тупелы осенью, вечнозеленые растения зимой и дубы в любое время года. Что такое галерея в доме или галерея на улице, которую каждый рыночный едет, будет он или нет? Конечно, нет картинной галереи. в стране, которая будет для нас так дорого стоить, как западный вид на закат под вязами нашей главной улицы.Они являются рамкой для картины, которая ежедневно красится за ними. Проспект ЭМС такой же большой, как наш самый большой, и три миль длиной, казалось бы, ведет в какое-то замечательное место, хотя только C ——— были в конце этого. Деревне нужны эти невинные стимуляторы ярких и радостных перспектив. чтобы держаться подальше от меланхолии и суеверий. Покажи мне две деревни, одна из которых украшена в деревьях и пылает всей красотой Октября, другой — просто тривиальный и безлесной пустоши, или с одним-двумя деревцами для самоубийств, и я будьте уверены, что в последнем найдутся самые голодные и фанатичные религиозные деятели и самые отчаянные пьющие.Все умывальники, молочные бидоны и надгробия будут разоблачены. Жители внезапно исчезнут за своими сараями. и дома, как арабы пустыни среди их скал, и я посмотрю, чтобы увидеть копья в их руках. Они будут готовы принять самое бесплодное и заброшенное учение, как что мир быстро приближается к концу, или он уже наступил, или что сами они вывернуты изнанкой наружу. Они могут взломать свои сушите суставы друг у друга и называйте это духовным общением. Но ограничимся кленами. Что, если бы мы взяли вдвое меньше старания защитить их, как мы делаем при их размещении, — не привязывайте тупо наши лошади к нашим стеблям георгинов? Что раньше имели в виду отцы, создавая это прекрасно живущее учреждение? церковь, это учреждение, не нуждающееся ни в ремонте, ни в перекрашивании, которое постоянно увеличивается и восстанавливается своим ростом? Наверняка они Сделано в грустной искренности; Себя от Бога они освободить не могли; Сажали лучше, чем думали; — Сознательные деревья красоты росли. Поистине, эти клены — дешевые проповедники, постоянно проживающие, проповедующие их полувековые, и вековые, эй, и полутора вековые проповеди, постоянно увеличение елей и влияние, служение многим поколениям мужчин; а также самое меньшее, что мы можем сделать, это предоставить им подходящих коллег по мере их роста немощный. Дуб Алый Относится к роду, который отличается красивой формой листьев. Я подозреваю, что некоторые листья алого дуба превосходят листья всех других дубов в богатая и дикая красота их очертаний.Сужу по знакомству с двенадцатью видов, и по рисункам, которые я видел у многих других. Встаньте под этим деревом и посмотрите, как красиво его листья выделяются на фоне неба, — как это были всего лишь несколько острых углов, выходящих из средней жилки. Они похожи на двойные, тройные или четверные кресты. Они гораздо эфирнее, чем менее глубокие. зубчатые листья дуба. У них так мало листовой твердой земли, что они кажутся тает в свете и почти не заслоняет наш взгляд.Листья очень молодые растения, как и взрослые дубы других пород, более цельные, простые и грубоватые по очертаниям; но эти, высоко поднятые на старых деревьях, решили проблему с листьями. Поднимался все выше и выше и больше сублимировался и многое другое, откладывая некоторую приземленность и культивируя большую близость с светят каждый год, они имеют наименьшее возможное количество земной материи, и наибольшее распространение и понимание влияний скайей.Там они танцуют, рука в руке со светом, — зацепляя его по фантастическим точкам, подбирая партнеров эти воздушные залы. Они так тесно связаны с этим, что, что с их стройность и глянцевые поверхности, трудно сказать, наконец, что в танце лист и свет. И когда зефир не шевелится, они большинство, но богатый узор на лесных окнах. Меня снова поразила их красота, когда через месяц они густо посыпали земля в лесу навалилась одна на другую под моими ногами.Они тогда коричневый вверху, но пурпурный внизу. С их узкими мочками и смелыми глубокими гребешки доходят почти до середины, они предполагают, что материал должен быть дешевыми, иначе на их создание были потрачены огромные деньги, как если бы так многое было вырезано. Или они кажутся нам остатками вещей из которых листья были вырезаны плашкой. Действительно, когда они так лежат один на во-вторых, они напоминают мне груду металлолома. Или принесите один домой и внимательно изучите его на досуге, у камина.Это это шрифт, ни один из оксфордских шрифтов, ни баскский, ни стрелочный персонаж, не найденный на Розеттском камне, но предназначенный для копирования в скульптуре однажды, если они когда-нибудь доберутся здесь до строгания камня. Какая дикая и приятная очертания, сочетание изящных изгибов и углов! Глаз отдыхает на равных восторгаться тем, что не лист, и тем, что лист, — на широком, свободном, открытом пазухи и длинные, острые, заостренные щетиной доли. Простой овальный контур включил бы все это, если бы вы соединили точки листа; но сколько богаче того, с полдюжиной глубоких гребешков, в которых глаз и мысли смотрящего застряли! Если бы я был мастером рисования, я бы поставил моих учеников копировать эти листья, чтобы они научились твердо рисовать и изящно. С точки зрения воды, это как пруд с полдюжиной широких округлых мысов. простираясь почти до середины, по половине с каждой стороны, в то время как его водные заливы простираются далеко вглубь страны, как острые фритты, у каждого из которых несколько мелких ручейков опустошают в — почти покрытый листвой архипелаг. Но чаще он предлагает землю, и, как Дионисий и Плиний сравнивали форму Мореи к листу восточного платана, поэтому этот лист напоминает я о каком-то прекрасном диком острове в океане, чьи обширные берега чередуются с округлыми бухты с гладкими прядями и остроконечные скалистые мысы отметьте как пригодные для жилище человека, которому суждено было, наконец, стать центром цивилизации.Для моряка это очень изрезанный берег. Разве это не берег к воздушному океану, о котором бьет ветреный прибой? При виде этого листа мы все моряки, если не викинги, пираты и флибустьеры. Оба обращаются к нашей любви к отдыху и нашему духу приключений. В наших самых повседневных взгляд, может быть, мы думаем, что, если нам удастся удвоить эти острые накидки, мы найдем глубокие, гладкие и безопасные гавани в обширных бухтах. Как отличается из листа белого дуба, с его закругленными мысами, на которых нет маяка нужно разместить! Это Англия с ее долгой гражданской историей, которая может быть читать.Это какой-то еще не заселенный остров New-found или Celebes. Пойдем и быть там раджами? К двадцать шестому октября большие алые дубы расцветают, когда другие дубы обычно засыхают. Они уже неделю разжигают костры Прошлое, а сейчас вообще загорелось. Это единственное из наших коренных лиственных деревья (кроме кизила, которых я не знаю полдюжины, а они это всего лишь большие кусты) теперь во всей красе.Две осины и сахарный клен приближаются к нему по дате, но они потеряли большую часть своих листьев. Из вечнозеленых растений только смоляная сосна обычно остается яркой. Но это требует особой внимательности, если не преданности этим явлениям, ценить широко распространенную, но запоздалую и неожиданную славу алого дубы. Я не говорю здесь о небольших деревьях и кустах, которые обычно наблюдались, и которые теперь засохли, но больших деревьев.Большинство входят и закрой свои двери, думая, что уже наступил суровый и бесцветный ноябрь, когда еще не зажжены некоторые из самых ярких и запоминающихся цветов. Этот очень совершенный и сильный, около сорока футов высотой, стоящий на открытом пастбище, которое двенадцатого числа было довольно глянцево-зеленым, теперь двадцать шестое, полностью превратился в ярко-темно-алый, — каждый лист между вами и солнце, как будто его окунули в алую краску.Все дерево много сердце как по форме, так и по цвету. Разве этого не стоило ждать? Маленький Вы думали десять дней назад, что это холодное зеленое дерево примет такой цвет? как это. Его листья все еще крепко прикреплены, в то время как листья других деревьев падение вокруг него. Он как бы говорит: «Я краснею последним, но Я краснею сильнее, чем кто-либо из вас. Я подхожу к тылу в своем красном пальто. Мы алые те, одни из дубов, не отказались от борьбы.« Сок сейчас, и даже далеко в ноябре, часто быстро течет в этих деревья, как весенние клены; и, видимо, их яркие оттенки, теперь, когда большинство других дубов увядшие, связаны с этим явлением. Они полны жизни. Это крепкое дубовое вино с приятно терпким вкусом желудя, как я нахожу, постукивая по ним своим ножом. Глядя на эту лесную долину шириной в четверть мили, насколько богаты эти алые дубы с тиснением в соснах, их ярко-красные ветви тесно переплелись с ними! Там они действуют в полной мере.Сосновые сучья зеленые чашечку к их красным лепесткам. Или, когда мы идем по дороге в лесу, солнце светит и освещая красные шатры дубов, которые на каждом стороны смешиваются с жидкой зеленью сосен, создают очень великолепную сцену. Действительно, без вечнозеленых растений для контраста осенние оттенки потеряли бы многое. их эффекта. Дуб алый просит ясного неба и яркости последних октябрьских дней.Эти выявить его цвета. Если солнце переходит в облако, они становятся сравнительно нечеткое. Когда я сижу на скале в юго-западной части нашего города, солнце светит. сейчас становится все меньше, и лес в Линкольне, к югу и востоку от меня, загорается его более ровными лучами; и в алых дубах, так одинаково разбросанных по лес, появляется более яркая краснота, чем я думал в них. Каждое дерево этого вида, которое видно в этих направлениях, даже к горизонту, теперь отчетливо выделяется красным.Некоторые великие поднимают свой красный спины высоко над лесом, в соседнем городе, как огромные розы с мириадами из мелких лепестков; и еще несколько стройных, в рощице белых сосен на Пайн-Хилл на востоке, на самом краю горизонта, чередующегося с сосны на краю рощи и покрывавшие их красными шубами, похожи на солдат в красном среди охотников в зеленом. На этот раз это зеленый Линкольн, тоже. Пока солнце не село, я не верил, что там столько красных мундирах в лесной армии.У них интенсивный ярко-красный цвет, который может потерять некоторые о его силе, как мне кажется, с каждым шагом, который вы можете сделать к ним; для тень, которая прячется среди их листвы, не проявляет себя на таком расстоянии, и они единодушно красные. Их отраженный цвет сосредоточен в атмосфере. далеко на этой стороне. Каждое такое дерево становится как бы ядром красного цвета, где, с заходом солнца этот цвет растет и светится. Это частично заимствованный огонь, набирает силу от солнца на пути к вашему глазу.В нем есть только сравнительно тускло-красные листья для точки сбора или растопки, чтобы начать это, и это превращается в интенсивный алый или красный туман, или огонь, который находит себе топливо в самой атмосфере. Так живы покраснения. В самих рельсах отражается розовый свет в этот час и сезон. Вы видите более красное дерево, чем существует. Если хотите посчитать алые дубы, сделайте это сейчас. В ясный день стойте так на вершине холма в лесу, когда солнце стоит час, и все внутри диапазон вашего видения, за исключением запада, будет раскрыт.Вы могли бы жить до эпохи Мафусаила и никогда не найдешь от них десятины, иначе. Но иногда даже в темный день я думал, что они такие же яркие, как я когда-либо их видел. Смотрящий на западе их цвета теряются в ярком свете; но в других направлениях весь лес — цветник, в котором горят эти поздние розы, чередуя с зеленью, а так называемые «садовники», гуляющие тут и там, случайно внизу, с лопатой и кувшином, можно увидеть только несколько маленьких звездочек среди увядшие листья. Это мои китайские астры, мои поздние садовые цветы. Мне это ничего не стоит садовник. Опадающие листья по всему лесу защищают корни моих растений. Только посмотри на то, что видишь, и у тебя будет достаточно сада, без углубления почвы во дворе. Нам нужно только поднять наш взгляд на мало, чтобы увидеть весь лес как сад. Цветение алого дуба, — лесной цветок, превосходящий все великолепием (по крайней мере, со времен Клена)! я не делаю знаю, но они интересуют меня больше, чем клены, они так широко и одинаково разбросаны по всему лесу; они такие выносливые, в целом более благородное дерево. главный ноябрьский цветок, переносящий с нами приближение зимы, дающий тепло к перспективам начала ноября.Примечательно, что последний яркий цвет, который Обычно это глубокий, темно-алый и красный, самый насыщенный цвет. Самый спелый плод года; как щека твердого, блестящего, красного яблока из холодный остров Орлеан, который нельзя будет съесть до следующей весны! Когда я поднимаюсь на вершину холма, тысяча этих огромных дубовых роз разносит со всех сторон, до самого горизонта! Я восхищаюсь ими в четырех или пяти милях отсюда! Это моя неизменная перспектива за последние две недели! Этот поздний лесной цветок превосходит все, что могла сделать весна или лето.Их цвета были редкими и изящными пятнышками сравнительно (создан для близоруких, гуляющих среди простейших трав и подлесок), и не производили никакого впечатления на далекий глаз. Теперь это расширенный лес или склон горы, через или по которым мы путешествуем изо дня в день, который расцветает. Для сравнения, у нас садоводство мелкое, — садовник все еще ухаживает за несколькими астрами среди мертвых сорняков, не зная о гигантских астры и розы, которые как бы затмевают его и не просят ни одного из его уход.Это похоже на маленькую красную краску, растертую на блюдце и прижатую к ней. закатное небо. Почему бы не полюбоваться более высокими и более широкими видами, прогуляться по прекрасным сад, а не прятаться в маленьком «развратном» укромном уголке? рассмотреть красота леса, а не только несколько собранных трав? Пусть ваши прогулки будут немного более увлекательными; подняться на холмы. Если о в конце октября вы подниметесь на любой холм на окраине нашего города, и, возможно, вашего, и посмотрите на лес, вы можете увидеть … ну, что у меня пытался описать.Все это вы обязательно увидите и многое другое, если вы готовы увидеть это — если вы его ищите. В остальном обычный и универсальный поскольку это явление есть, стоите ли вы на вершине холма или в котловине, вы шестьдесят лет и десять будут думать, что все дерево в это время года, шептал и коричневый. Объекты скрыты от нашего взгляда не столько потому, что они выходят за рамки нашего зрительного луча, потому что мы не заставляем и глаза, чтобы смотреть на них; ибо нет силы видеть в самом глазу, ни больше, чем в любом другом киселе.Мы не осознаем, насколько далеко и широко или насколько близко и узко, мы должны смотреть. Большая часть явлений Природы по этой причине скрывается от нас всю жизнь. Садовник видит только садовник. Здесь, как и в политической экономии, предложение отвечает к требованию. Природа не бросает жемчуг перед свиньями. Есть столько же красота, видимая нам в пейзаже, который мы готовы ценить, — не на зерно больше. Фактические объекты, которые человек увидит с определенной вершины холма так же отличаются от тех, которые увидит другой, как и наблюдатели другой.В каком-то смысле алый дуб должен быть у вас в глазах, когда вы выходите. Мы не можем ничего видеть, пока не овладеем представлением об этом, не примем это во внимание. наши головы, — и тогда мы почти ничего не можем видеть. В моих ботанических прогулках, Я обнаружил, что, во-первых, мои мысли занимает идея или изображение растения, хотя это может показаться очень чуждым для этой местности — не ближе, чем Гудзон Бэй, — и несколько недель или месяцев я думаю об этом и жду этого, бессознательно, и, наконец, я это точно вижу.Это история моего нахождения десяток или более редких растений, которые я мог бы назвать. Мужчина видит только то, что беспокоит его. Ботаник, увлеченный изучением трав, не различает величайшего пастбищные дубы. Он как бы невольно топчет на прогулке дубы, или самое большее видит только их тени. Я обнаружил, что для этого требовалось другое намерение глаза в одной местности, чтобы увидеть разные растения, даже когда они тесно связаны, как Juncaceæ и Gramineæ: когда я искал первого я не видел среди них второго.Насколько же тогда еще это требует разных намерений глаза и разума, чтобы обращать внимание на разные отделы знаний! Как по-разному смотрят поэт и натуралист объекты! Возьмите одного из избранных из Новой Англии и поставьте его на самый высокий из наших холмов, и скажи ему, чтобы он посмотрел, — максимально усилив зрение и надев очки, которые ему больше подходят (ну, если он хочет, в подзорную трубу), — и сделайте полный отчет. Что, вероятно, он будет шпионить? — что выберет, чтобы смотреть в? Конечно, он увидит себя призраком Броккена.Он увидит несколько по крайней мере, молитвенные дома, и, может быть, кого-то следует оценивать выше чем он есть, так как у него такой красивый участок леса. А теперь возьмем Юлия Цезаря, или Иммануил Сведенборг, или житель острова Феджи, и поселил его там! Или предположим, что все вместе, а потом пусть они сверит свои записи. Окажется, что у них есть пользовались такой же перспективой? То, что они увидят, будет таким же другим, каким был Рим. из рая или ада, или последний из островов Феджи.Насколько мы знаем, столь же странный мужчина, как любой из них, всегда стоит у нас под рукой. Зачем нужен меткий стрелок, чтобы сбить даже такую ​​банальную игру, как снайпер? и вальдшнепы; он должен иметь очень конкретную цель и знать, к чему он стремится в. У него был бы очень маленький шанс, если бы он выстрелил наугад в небо, сказали, что туда летали снайперы. И то же самое с ним, который стреляет в красоте; хотя он и ждет, пока небо упадет, он не получит ничего, если он это сделает еще не знает его времен года и мест обитания, а также цвета его крыла, — если он не мечтал об этом, так что он может это предвидеть; тогда действительно он краснеет он на каждом шагу стреляет дабл и на крыло, с обоими стволами, даже в кукурузные поля.Спортсмен тренируется, неутомимо одевается и наблюдает, и нагрузки и простые числа для его конкретной игры. Он молится за это и приносит жертвы, и так он это понимает. После должной и долгой подготовки, выучив глаз и руку, мечтая бодрствующая и спящая, с ружьем, веслом и лодкой он идет за кур-лугом, которого большинство его горожан никогда не видели и не мечтали, и гребет на многие мили против встречный ветер, и по колено бродит по воде, весь день без своего обед, и поэтому он их получает.Он положил их на полпути в сумку, когда началось, и остается только пихнуть их. Настоящий спортсмен может стрелять в тебя чуть ли не любые его игры из его окон: что еще у него есть в окнах или в глазах? Это приходит и садится наконец на дуло своего ружья; но остальной мир никогда увидеть это с перьями. Гуси летят точно под его зенит и гудят. когда они доберутся туда, и он будет поддерживать себя, разжигая дымоход; двадцать ондатров отказываются от каждой из своих ловушек, прежде чем они опустеют.Если он жив и его игровой дух возрастает, небо и земля подведут его. раньше, чем игра; и когда он умрет, он пойдет в более обширный, и, возможно, более счастливые охотничьи угодья. Рыбак тоже мечтает о рыбе, видит поплавок пробки в своих снах, пока он почти не может поймать их в своей раковине. я знал девушку, которую послали собирать чернику, она собирала дикий крыжовник у кварту, где никто не знал, что они были, потому что она привыкла чтобы забрать их из страны, откуда она приехала.Астроном знает, куда идти собирает звезды, и ясно видит одного в своем уме, прежде чем кто-нибудь увидит это с стакан. Курица чешется и находит еду прямо под тем местом, где стоит; но с ястребом дело обстоит иначе. Эти яркие листья, о которых я упоминал, не исключение, но правило; потому что я считаю, что все листья, даже травы и мхи, становятся ярче цвета незадолго до их падения. Когда вы приходите, чтобы внимательно наблюдать за изменениями каждого простейшего растения рано или поздно обнаруживается осенний оттенок; а если возьметесь составить полный список ярких оттенков, он будет размером почти с каталог растений в вашем районе.

Shake Loose My Skin: New and Selected Poems (Bluestreak Book 12), электронная книга: Sanchez, Sonia: Books

Планируете образование, которое начинается с «Возвращения на родину»? «Я был / так долго / однажды после колледжа / я вернулся туристом / стиль, чтобы посмотреть, как все / негры убивают / себя»? И приходит к «Поэме о любви» который спрашивает, «где отцы / выставляют напоказ свой интеллект / интеллект, склоняющий свои лица / лица в промежность / академического сообщества», Санчес избегает многих поэтических ловушек, которые могут повлечь за собой явная политическая повестка дня.Это собрание, включающее работы из шести предыдущих сборников, подчеркивает диапазон Санчеса: стихи в прозе исследуют бесправные жизни, от любовника, натянутого на наркотики, до жертвы преступления на почве ненависти, чей дом был окрашен спреем с предсказуемо ужасающими эпитетами, в то время как лирика движется вниз. страница в жилистые строки, которые, кажется, вырывают живую речь из воздуха. Но в основе книги лежит любовь или ее отсутствие. Язык Санчеса неугомонен в поисках этого, он курсирует взад и вперед от сурового черного жаргона в «Towhomitmayconcern» («git yo / саморазбавшийся человек / ты собираешься сражаться со мной / я собираюсь вытащить тебя») к джазу номенклатура «Это не маленький голос» («Это голос Ла Таньи./ Кадеша. Шаниква. Это / голос Антуана. / Дэррил. Шакил. «) Такие полноголосые тексты прославляют широту черной культуры и исследуют молчание фанатизма. Как и Джун Джордан, Санчес лучше всех проявляет себя, когда разыгрывает борьбу за власть, а не просто мобилизует политическую поддержку в легких боевых кличах, как это делают некоторые из этих стихотворений. Этот сборник должен привлечь широкое внимание к постоянству достижений Санчес и к успеху ее формальных адаптаций, таких как недавний «Blues Haikus»: «Я твоя филли / аванпост?» Когда ты плывешь в мой дом, ты пришвартовался.»
Copyright 1998 Reed Business Information, Inc. —Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition. Соня Санчес — поэт, активистка, ученый, в прошлом профессор английского языка и женских исследований Лауры Карнелл в Университете Темпл, а в настоящее время работает там поэтессой. Среди ее многочисленных наград — премия Уоллеса Стивенса от Американского поэтического общества 2018 года. она является автором шестнадцати книг, в том числе «Как пение на барабанах, есть ли в вашем доме львы?» , Раненый в доме друга , Shake Loose My Skin и Morning Haiku. —Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

Обзор

Этот мир стал лучше благодаря Соне Санчес: более пригодный для жизни, более смешной, более управляемый. Я хочу, чтобы миллионы людей знали, что часть радости в их жизни происходит от того, что Соня Санчес пишет стихи. —Maya Angelou

«Бесконечная элегия на грандиозных масштабах». —Рафаэль Кампо, Книжный мир Washington Post

«Только поэт с невинным сердцем может изгнать столько боли с такой красотой.»- Изабель Альенде

» С немигающим и критическим взглядом поэта Соня Санчес настраивала своих читателей прямо, рассказывая об «ужасной красоте» и отражая образы таким образом, что одновременно вызывали слезы и смех. Более тридцати лет этого революционного поэта не сбивали с пути, начатого в шестидесятые годы. Она не отказалась от борьбы за то, чтобы ее стихи стали тем, что она называет «призывом к оружию» для своего народа ». — Хуанита Джонсон-Бейли, г-жа

« [Санчес] глубоко изучает этот самый опасный мест — сердце.»- — Ежеквартальный черный обзор —Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

Из библиотечного журнала

Санчес, известный как один из лидеров движения «Черное искусство», номинирован на премию Национального круга книжных критиков за фильм «Есть ли в вашем доме львы?» (LJ 4/1/97) Майя Энджелоу действительно назвала «львом в литературном лесу». В гобелене американской литературы ее работы отражают глубинное влияние афроамериканской истории и предстают как смелый пример экспериментальной и революционной поэтической формы.Подражая языку повседневной речи, Санчес укрепляет звучание черного американского голоса и более прочно помещает его в наш литературный канон. Эта ретроспектива 30 лет работы оставляет трепет перед теми языками, которые Санчес помогала узаконить на протяжении всей своей карьеры, языком, который несет в себе борьбу с бедностью, одиночеством, расизмом и наркотиками и предлагает убежище и путь к надежде. . Эта книга настоятельно рекомендуется для молодых людей и общих коллекций.? Энн К. ван Бурен, New York Univ.
Copyright 1999 Reed Business Information, Inc. —Этот текст относится к альтернативному изданию kindle_edition.

Эванджелина: Повесть об академии Генри Уодсворта Лонгфелло — Стихи

Прелюдия

Это первобытный лес. Шепчущие сосны и болиголовы,
Бородатые мхом, в зеленых одеждах, неразличимые в сумерках,
Стойте, как друиды древности, с грустными и пророческими голосами,
Стойте, как сены арфистов, с бородой на груди.
Громко из каменистых пещер соседний океан
Громко говорит и безутешно с акцентом отвечает на вой леса.

Это первобытный лес; но где же сердца, которые под ним? леса,
Затемненные тенями земли, но отражающие образ неба?
Отходы — те милые фермы, а фермеры ушли навсегда!
Рассеянные, как пыль и листья, когда могучие порывы октября
Хватают их, поднимают в воздух и окропляют их далеко за океаном
От красивой деревни Гран-Пре остались только традиции.

Вы, которые верят в любовь, которая надеется, и терпит, и терпеливы,
Вы, которые верят в красоту и силу женской преданности,
Примите скорбную традицию, все еще воспеваемую соснами в лесу;
Список к «Сказке о любви» в Академии, доме счастливых.

Часть первая

Песнь I

В акадской земле, на берегу бассейна Минас,
Вдали, уединенная, тихая, маленькая деревушка Гран-Пре
Лежит в плодородной долине.Обширные луга простирались на восток,
давая название деревне, и пастбища для бесчисленных отар.
Плотины, которые руки фермеров поднимали с непрекращающимся трудом,
Не позволяйте бурным приливам; но в назначенное время года шлюзы
открывались и приглашали море блуждать по лугам по желанию.
На западе и на юге были льняные поля, фруктовые сады и кукурузные поля.
Далеко простирались и не огорожены по равнине; и дальше к северу
Бломидон поднялся, и леса старые и возвышались над горами
Морские туманы раскинули свои палатки, и туманы могучей Атлантики
Смотрел на счастливую долину, но никогда не спускался со своей станции
Туда посреди своих ферм покоилась акадская деревня.
Прочно построены были дома из дуба и болиголова,
Такие, как крестьяне Нормандии, построенные во времена правления Генриха.
Крыши были покрыты соломой и мансардными окнами; и фронтоны выступающие
Над подвалом внизу защищали и затеняли дверной проем.
Там тихими летними вечерами, когда ярко светил закат
Освещал деревенскую улицу и позолочил лопатки на дымоходах,
Матроны и девушки сидели в белоснежных шапках и в киртлах золотой
Лен для ткацких станков, чьи шумные челноки в дверях
Смешивали их звук с жужжанием колес и песнями девушек,
Торжественно по улице шел приходской священник, и дети
Прервав свою игру, чтобы поцеловать руку, которую он протянул, чтобы благословить их.
Преподобный ходил среди них; и поднялись матроны и девушки,
Приветствуя его медленное приближение словами нежного приветствия.
Тогда рабочие пришли домой с поля, и солнце спокойно зашло.
До его покоя, и преобладали сумерки. Анон с колокольни
Тихо прозвучал Ангелус, и над крышами деревни
Столбы бледно-голубого дыма, как восходящие облака ладана,
Поднялись из сотен очагов, домов мира и довольства.
Так жили вместе в любви эти простые акадские земледельцы, —
Жили в любви Бога и человека.Так же были они свободны от страха, царящего с тираном, и зависти, порока республик.
Ни замков у дверей их не было, ни решеток у окон;
Но жилища их были открыты, как день, и сердца их владельцев;
Там самые богатые были бедными, а самые бедные жили в достатке.

Несколько в стороне от деревни, ближе к бассейну Минаса,
Бенедикт Беллефонтен, самый богатый фермер Гран-Пре,
Жил на своих приусадебных участках: и вместе с ним, руководя его домом,
Жила Нежная Эванджелина, его ребенок и гордость села.
Сталворт, величавый по форме, был человеком семидесяти зим;
Здоров и бодр был он, дуб, покрытый снежинками;
Белые, как снег, его локоны, а щеки коричневые, как дубовые листья.
Прекрасна была она, чтобы созерцать, ту деву семнадцати лет.
Черные были ее глаза, как ягода, растущая на шипе у обочины,
Черные, но как нежно они сияли под коричневым оттенком ее локонов!
Сладко было ее дыхание, как дыхание коров, кормящихся на лугах.
Во время жатвы в полдень она несла жнецам
Бутылки домашнего эля, ах! Прекрасной была девушка,
Прекрасная была она, когда в воскресенье утром, когда колокол из башни
Окроплял святыми звуками воздух, когда священник своим иссопом
окроплял прихожан и осыпал их благословениями,
Падение длинная улица, по которой она прошла, с ее венком из бус и миссалом,
В своей норманнской кепке и синей юбке, и с серьгами,
, привезенных в старину из Франции, и с тех пор, как семейная реликвия,
Передано от матери к ребенку через долгие поколения.
Но небесное сияние — более неземная красота —
Сиял на ее лице и окружал ее фигуру, когда, после исповеди,
Домой безмятежно шла с Божьим благословением на нее.
Когда она ушла, это было похоже на прекращение изысканной музыки.

Прочно построенный из дубовых балок дом фермера
Стоял на склоне холма, возвышающегося над морем; а у двери росла тенистая сикомора (
), обвивающаяся дровами.
Грубо вырезано крыльцо с сиденьями под ним; и тропинка
Вела через фруктовый сад и исчезла на лугу.
Под платаном были ульи, нависшие над пентхаусом,
Такие, какие путешественник видит в отдаленных краях у обочины дороги,
Построенный из ящика для бедных или блаженный образ Марии.
Дальше, на склоне холма, был колодец с его поросшим мхом ведром, скрепленным железом, а рядом с ним корыто для лошадей.
Дом от штормов защищали с севера амбары и приусадебный участок.
Там стояли ширококолесные телеги, старинные плуги и бороны;
Там были загоны для овец; и там, в своем пернатом серале,
выступил с ярким видом индейка и пропел петуха тем же самым голосом
, который в древности поразил кающегося Петра.
Сараи были засыпаны сеном, а сами села. В каждом из них
Вдали от фронтона выступала соломенная крыша; и лестница,
Под навесом, вела на пахучий кукурузный чердак.
Там тоже стояла голубятня со своими кроткими и невинными обитателями
Вечно бормотание любви; а наверху в варианте breeses
Бесчисленные шумные флюгеры дребезжали и пели мутации.

Таким образом, в мире с Богом и миром фермер из Гранд-Пре
Жил на своей солнечной ферме, а Эванджелина управляла его домом.
Многие юноши, когда он преклонил колени в церкви и открыл свой молитвенник,
Смотрел на нее как на святую своей глубочайшей преданности;
Счастлив был тот, кто прикоснулся к ее руке или краю ее одежды!
Многие женихи приходили к ее двери, подружившись с темнотой,
И когда он стучал и ждал, чтобы услышать звук ее шагов,
Не знал, что бьется громче, его сердце или железный молоток;
Или на радостном празднике Покровителя деревни,
Смелее выросла и сжала руку в танце, шепча
Торопливые слова любви, которые казались частью музыки.
Но среди всех, кто пришел, только юный Гавриил был желанным гостем;
Габриэль Лажунесс, сын кузнеца Василия,
Который был сильным человеком в деревне и уважаемым из всех людей;
Ибо от рождения времени, во все века и народы,
Разве ремесло кузнеца пользуется репутацией в народе?
Василий был другом Бенедикта. Их дети с самого раннего детства
Выросли вместе как брат и сестра; и отец Фелициан,
священник и педагог в деревне, научил их письму
из той же книги, с церковными гимнами и простой песней.
Но когда гимн был спет и ежедневный урок закончен,
Они поспешно поспешили к кузнице Василия кузнеца.
Там они стояли у двери, с удивленными глазами созерцая его.
Возьми на его кожаные колени копыто лошади, как игрушку,
Прибивая башмак на его место; а рядом с ним шина колеса телеги
Лежала, как огненная змея, свернувшись в круг из пепла.
Часто в осенние дни, когда снаружи в сгущающейся тьме
Вспыхивала светом кузница, сквозь каждую щель и щель,
Тепло у кузницы внутри они смотрели на работающие мехи,
И когда его дыхание прекратилось, и искры погасли в пепел,
Весело рассмеялся и сказал, что это монахини, входящие в часовню.
Зимой едут на санях, стремительны, как орел,
Преследуя по склону холма, они скользили по лугу.
В амбарах они забирались к многолюдным гнездам на стропилах,
Жадными глазами ища тот чудесный камень, который ласточка

Приносит с берега моря, чтобы вернуть своим птенцам зрение;
Повезло тому, кто нашел этот камень в гнезде ласточки!
Так прошло несколько стремительных лет, и они больше не были детьми.
Он был отважным юношей, и лицо его, как лицо утра,
Осчастливило землю своим светом и созрело мысль в действие.
Теперь она была женщиной, с сердцем и надеждами женщины.
«Солнце Святой Евлалии» — так она называлась; ибо это был солнечный свет
Который, как полагали фермеры, наполнит их сады яблоками
Она тоже принесет в дом своего мужа радость и изобилие,
Наполнив его любовью и красными лицами детей.

Песнь II

Теперь вернулось время года, когда ночи становятся все холоднее и длиннее,
И заходящее солнце входит в знак Скорпиона.
перелетных птиц плыли по свинцовому воздуху, от скованных льдом,
Пустынных северных заливов к берегам тропических островов,
Урожай был собран; и дикие с ветрами сентября
Боролись деревья в лесу, как в древности Иаков с ангелом.
Все знамения предсказывали зиму долгую и ненастную.
Пчелы с пророческим инстинктом нужды копили мед
Пока ульи не переполнились; и индийские охотники утверждали, что
зима будет холодной, потому что у лисиц был густой мех.
Такова была осень. Затем последовал тот прекрасный сезон,
, названный благочестивыми акадскими крестьянами Летом Всех Святых!
Воздух был наполнен мечтательным и волшебным светом; и пейзаж
Лежит как бы заново созданный во всей свежести детства.
Казалось, на земле царит мир, и беспокойное сердце океана
На мгновение утешилось.Все звуки были гармонично смешаны.
Голоса играющих детей, кукареканье петухов на фермах,
Шум крыльев в сонном воздухе и воркование голубей,
Все было подавлено и низко, как шепот любви и великое солнце
Смотрело оком любви сквозь золотые пары вокруг него;
Каждое сияющее дерево в лесу, облаченное в красные, алые и желтые одежды,
Сияло росой.

Теперь возобновилось царство покоя, любви и покоя.
День с его бременем и зноем ушел, и сгустились сумерки.
Вернул вечернюю звезду к небу и стада в усадьбу.
Они подошли к земле, опираясь шеями друг о друга,
И с раздутыми ноздрями вдыхая вечернюю свежесть.
Прежде всего, несущая колокольчик, красивая телка Эванджелины,
Гордится своей белоснежной шкурой и лентой, которая развевалась у ее воротника,
Тихо шагала и медленно, как будто чувствовала человеческую привязанность.
Потом пастух вернулся со своими блеющими стадами с моря,
Где было их любимое пастбище. За ними следовал сторожевой пес,
Терпеливый, полный важности и величавый в гордости своего инстинкта,
Ходил из стороны в сторону с властным видом и великолепно
Размахивал своим пушистым хвостом и подгонял отставших;
Правителем стада был он, когда пастырь спал; их защитник,
Когда ночью из леса, сквозь звездную тишину выли волки.
Поздно, с восходом луны, вернули телеги с болот,
Груженные соленым сеном, наполнявшим воздух своим запахом.
Весело заржали кони, с росой на гривах и путях,
Пока на их плечах висели тяжелые деревянные седла,
Раскрашенные блестящими красками и украшенные малиновыми кистями цветет.
Терпеливо стояли коровы между тем и отдавали вымя
Руке доярки; в то время как громко и в правильном ритме
В звуковые ведра спускались пенящиеся ручейки.
Мычание скота и раскаты смеха были слышны во дворе фермы,
Эхом отозвались в сараях. Вскоре они погрузились в тишину;
Сильно закрытые, с дребезжащим звуком, клапаны дверей сарая,
Стукнули по деревянным прутьям, и все какое-то время было тихо.

В дверях, в тепле у широко раскрывшегося камина, праздно фермер
Сидел в своем кресле-локтете и смотрел, как пламя и клубы дыма
Сражались вместе, как враги в горящем городе. Позади него,
Кивая и насмехаясь вдоль стены, с фантастическими жестами,
метнул свою огромную тень и исчез в темноте.
Лица, неуклюже вырезанные из дуба, на спинке его кресла
Смеялись в мерцающем свете, и оловянные тарелки на комоде
Ловили и отражали пламя, как щиты армий солнечный свет.
Фрагменты песен, которые пел старик, и рождественские гимны,
Такие, как дома, в старину, его отцы до него.
Пели в своих нормандских садах и ярких бургундских виноградниках.
Рядом с отцом сидела кроткая Эванджелина,
Прядильная лен для ткацкого станка, стоявшая в углу позади нее.
Некоторое время молчали его педали, в покое был его прилежный челнок,
В то время как монотонное гудение колеса, как гудение волынки,
следовало за песнями старика и объединяло фрагменты воедино.
Как в церкви, когда пение хора через промежутки прекращается,
Слышны шаги в проходах, или слова священника у алтаря,
Итак, в каждой паузе песни размеренным движением щелкали часы.

Таким образом, когда они сели, послышались шаги, и, внезапно поднявшись,
Щелкнул деревянной защелкой, и дверь распахнулась на петлях.
Бенедикт знал по прибитым гвоздями ботинкам, что это кузнец Василий.
И по ее бьющемуся сердцу Эванджелина знала, кто был с ним.
«Добро пожаловать!» — воскликнул фермер, когда их шаги остановились на пороге.
«Добро пожаловать, Бэзил, друг мой! Давай, займи свое место на поселке
У камина, который без тебя всегда пуст;
Возьми с полки трубку и коробку с табаком;
Никогда так много ты сам, как будто сквозь вьющийся
Дым трубы или кузницы твое дружелюбное и веселое лицо сияет
Круглое и красное, как полнолуние в тумане болот.
Тогда, с довольной улыбкой, так ответил кузнец Василий,
С легкостью взяв привычное сиденье у камина: —
«Бенедикт Беллефонтен, у тебя всегда была твоя шутка и твоя баллада!
Ты всегда в самом веселом настроении, когда другие полны
Мрачные предчувствия зла и видят перед собой только развалины.
Счастлив ты, как будто каждый день подбирал подкову. Прошли дни с тех пор, как английские корабли на своих якорях
входят в устье Гасперо, направив свои пушки против нас.
Какой у них может быть дизайн — неизвестно; но всем повелено
Завтра собраться в церкви, где приказ Его Величества
будет провозглашен законом в стране. Увы! тем временем
Многие догадки зла тревожат сердца людей ».
Затем дал ответ крестьянину: -« Возможно, какая-то более дружеская цель.
Приносит эти корабли к нашим берегам. Возможно, урожаи в Англии
были испорчены несвоевременными дождями или несвоевременной жарой,
И из наших лопнувших сараев они будут кормить свой скот и детей.
«Не так думают жители деревни», — горячо сказал кузнец.
Покачивая головой, как бы сомневаясь, затем, вздохнув, продолжил: —
«Луисбург не забыт, ни Бо Сежур, ни Порт-Ройял.
Многие уже бежали в лес и прячутся на его окраинах,
С тревогой ожидая в сердцах сомнительной завтрашней судьбы.
Оружие отнято у нас, и боевое оружие всех видов;
Ничего не осталось, кроме кузнечных саней и косы косилки.
Затем с приятной улыбкой ответил веселому фермеру: —
«Безопаснее мы безоружны среди наших стад и наших кукурузных полей,
Безопаснее в этих мирных дамбах, осажденных океаном,
Чем наши отцы в фортах, осажден вражеской пушкой.
Не бойся зла, друг мой, и сегодня ночью не может ни тени печали упасть на этот дом и очаг; потому что это ночь контракта.
Построены дом и сарай. Веселые ребята села
Крепко и хорошо построили; и, разобравшись вокруг них,
наполнил сеновал сеном, а дом — пищей на двенадцать месяцев.
Рене Леблан скоро будет здесь со своими бумагами и чернильницей.
Не будем ли мы тогда радоваться и радоваться радости наших детей? » умерли на его устах, вошел достойный нотариус.

Песнь III

Согнутое, как рабочее весло, которое трудится на волнах океана,
Согнутое, но не сломанное возрастом было формой нотариуса;
Прядь желтых волос, как шелковая нить кукурузы, свисала
Ему на плечи; его лоб был высоким; и очки с рогами
Сидел верхом на носу, с божественной мудростью.
Он был отцом двадцати детей, и более сотни детей
Дети ехали на его коленях и слышали тиканье его огромных часов.
Четыре долгих года во время войны он томился в плену,
Он много страдал в старинном французском форте как друг англичан.
Теперь, хотя он стал более осторожным, без всякой хитрости и подозрений,
Он был зрел в мудрости, но терпелив, прост и по-детски.
Его любили все, и больше всего дети;
Ибо он рассказал им сказки о Луп-гару в лесу,
И о гоблине, который пришел ночью напоить лошадей,
И о белом Летиче, призраке ребенка, некрещеного
Умер и был обречен преследовать невидимые комнаты детей;
И как в канун Рождества волы разговаривали в хлеву,
И как лихорадку вылечил паук в двух словах,
И о чудесных силах четырехлистного клевера и подков,
Со всем, что было написано в предания деревни.
Затем встал со своего места у камина, кузнец Василий,
Выбил из трубки пепел и медленно протянул правую руку,
«Отец Леблан, — воскликнул он, — ты слышал разговоры в деревне,
И , возможно, не может сообщить нам некоторые новости об этих кораблях и их поручении «.
Затем со скромным поведением заставил нотариуса ответить:
«Я слышал достаточно сплетен, но я никогда не стал мудрее;
И что они могут делать, я знаю не лучше других.
Но я не из тех, кто воображает какое-то злое намерение.
Приводит их сюда, ибо мы живем в мире; и зачем тогда приставать к нам? »
« Имя Бога! »- закричал торопливый и несколько вспыльчивый кузнец;
« Должны ли мы во всем искать, как, и почему, и почему?
Ежедневно совершается несправедливость, и сила — право сильнейшего! »
Но, не обращая внимания на его теплоту, продолжал нотариус: —
« Человек несправедлив, но справедлив Бог; и наконец справедливость
Триумф; и хорошо я помню историю, которая меня часто утешала,
Когда я был пленником в старом французском форте в Порт-Рояле.
Это была любимая сказка старика, и он любил ее повторять.
Когда его соседи жаловались на какую-то несправедливость. медная статуя Справедливости
Стояла на общественной площади, поддерживая весы в левой руке,
А в правой — меч, как эмблема, что справедливость председательствовала
Над законами страны, сердцами и домами людей .
Даже птицы построили свои гнезда на весах,
Не боясь меча, который сверкнул в лучах солнца над ними.
Но со временем законы страны были искажены;
Сила заняла место правды, и слабые были угнетены, и могучие
Правили железным жезлом. Затем случилось так, что во дворце дворянина
Жемчужное ожерелье было потеряно, и вскоре возникло подозрение
На девушку-сироту, которая жила служанкой в ​​доме.
Она, после судебного разбирательства, приговорена к смерти на эшафоте,
Терпеливо встретила свою гибель у подножия статуи Справедливости.
Что касается ее Отца на небесах, ее невинный дух вознесся,
Вот! над городом поднялась буря; и молнии грома
поразили статую из бронзы и швырнули в ярости из левой руки ее
Вниз на тротуар ниже грохочущих весов,
И в дупле их было найдено гнездо сороки,
Into чьи глиняные стены были вытканы из жемчуга.»
Безмолвный, но не убежденный, когда история закончилась, кузнец
Стоял, как человек, который хотел бы говорить, но не находит языка;
Все его мысли застыли в морщинах на его лице, когда пары
Замерзли в фантастическом фигурки на оконных стеклах зимой.

Затем Эванджелина зажгла медную лампу на столе
Filled, пока она не переполнилась, оловянную кружку с домашним пивом
Nut-brown, который славился своей крепостью в деревне Гранд-Пре;
Пока нотариус извлекал из кармана бумаги и чернильницу,
твердой рукой писал дату и возраст вечеринок,
Называя приданое невесты в отарах овец и крупного рогатого скота.
Все шло по порядку, и было сделано должным образом и хорошо,
И великая печать закона была поставлена, как солнце, на поле.
Затем фермер бросил на стол из своего кожаного мешочка.
В три раза больше гонорара старика твердыми серебряными монетами;
И нотариус встал и благословил невесту и жениха,
Поднял кружку с элем и выпил за их благо.
Вытирая пену с губы, он торжественно поклонился и ушел.
Пока остальные сидели и размышляли у камина,
Пока Эванджелина не вытащила черновую доску из угла.
Вскоре началась игра. В дружеской схватке старики
Смеялись над каждым удачным попаданием или неудачным маневром,
Смеялись, когда короновали человека, или когда в королевском ряду была сделана брешь
Между тем, в сумеречном мраке оконной проемы,
сб влюбленных, и шептались вместе, созерцая восход луны
Над бледным морем и серебристым туманом лугов.
Тихо, одна за другой, на бескрайних небесных лугах,
Расцвели прекрасные звезды, незабудки ангелов.

Так прошел вечер. Вскоре колокол с колокольни
Пробил час девяти, деревенский комендантский час, и тотчас
Поднялись гости и ушли; и в доме царила тишина.
Прощальные слова и сладкие пожелания спокойной ночи на пороге.
Надолго задержались в сердце Эванджелины и наполнили его радостью.
Тогда осторожно были залиты угли, горящие на очаге,
И на дубовой лестнице раздались шаги фермера.
Вскоре беззвучным шагом последовала нога Эванджелины.
Поднявшись по лестнице, в темноте переместилось светлое пространство,
Освещенное лампой меньше, чем сияющее лицо девушки.
Молча она прошла через холл и вошла в дверь своей комнаты.
Простая эта камера с белыми занавесками и прессом для одежды
Просторная и высокая, на просторных полках которой были аккуратно сложены
Льняные и шерстяные ткани, сотканные рукой Эванджелины.
Это было драгоценное приданое, которое она принесет своему мужу в браке.
Лучше, чем отары и стада, что свидетельствует о ее умении домохозяйки.
Вскоре она погасила свою лампу, ибо мягкий и сияющий лунный свет
Потек через окна и освещал комнату, пока сердце девушки
не раздулось и не повиновалось своей силе, как трепетные волны океана.
А! она была прекрасна, невероятно красива на вид, когда она стояла с голыми белоснежными ногами на блестящем полу своей комнаты!
Ей мало снилось, что внизу, среди деревьев в саду,
Ждала своего возлюбленного и смотрела на мерцание ее лампы и ее тень.
Тем не менее, ее мысли о нем, и временами чувство печали
Проходило в ее душе, когда парящая тень облаков в лунном свете
Промелькнула по полу и на мгновение затемнила комнату.
И когда она смотрела из окна, она безмятежно увидела, как луна проходит
дальше из складок облака, и одна звезда идет по ее стопам,
Как из шатра Авраама молодой Измаил бродил с Агарь!

Песнь IV

Следующим утром приятно взошло солнце над деревней Гран-Пре.
Приятно сияла в мягком, сладком воздухе Низина Минас,
корабли с их колеблющимися тенями стояли на якоре.
Жизнь в деревне уже давно кипела, и шумный труд
Стучался сотней рук в золотые ворота утра.
Теперь из окрестностей, из ферм и окрестных деревень,
Приехали в праздничных нарядах веселые акадские крестьяне.
Много радостного доброго утра и веселого смеха молодежи.
Сделал ясный воздух ярче, словно с многочисленных лугов. и присоединился, или проехал по трассе.
Еще до полудня в деревне заглушили все звуки труда.
Улицы были переполнены людьми; и шумные группы у дверей дома
Сидели на веселом солнышке, вместе радовались и сплетничали.
Каждый дом был гостиницей, где всех встречали и пировали;
Ибо с этим простым народом, который жили вместе, как братья,
Все было общим, и то, что было у одного, принадлежало другому.
Однако под крышей Бенедикта гостеприимство казалось более изобильным:
Ибо Эванджелина стояла среди гостей своего отца;
Ярким было ее лицо с улыбками, словами приветствия и радости.
Слетел с ее прекрасных губ и благословил чашу, когда она подала ее.

Под открытым небом, в благоухающем воздухе сада,
Полоса его золотых плодов, распространилась праздник обручения.
Там, в тени притвора, сидели священник и нотариус;
Там сидел добрый Бенедикт и крепкий кузнец Василий.
Недалеко от них, сидровым прессом и ульями,
Скрипач Михаил был помещен с самым веселым сердцем и жилетами.
Тень и свет от листьев попеременно играли на его белоснежных
Волосах, когда они развевались на ветру; и веселое лицо скрипача
Сияло, как живой уголь, когда пепел развевается из тлеющих углей.
Старик Гейли пел под живые звуки своей скрипки,
Tous les Bourgeois de Chartres, и Le Carillon de Dunkerque,
И вскоре своими деревянными туфлями отбивал время под музыку.
Весело, весело кружили колеса головокружительных танцев
Под фруктовыми деревьями и по тропинке к лугам;
Старики и молодые вместе, и дети смешались между ними.
Самой прекрасной из служанок была Эванджелина, дочь Бенедикта!
Благороднейшим из юношей был Гавриил, сын кузнеца!

Так прошло утро.И вот! звоном звонким
Звонил колокол с его башни, а над лугами барабанил.
В последнее время переполненная церковь была с людьми. Без, на погосте,
Ждали женщины. Они стояли у могил и повесили на надгробия
Гирлянды из осенних листьев и вечнозеленых растений, только что из леса.
Тогда вышла стража с кораблей и гордо маршировала среди них.
Вошел в священный портал. Громким и диссонирующим лязгом
отозвался эхом их медных барабанов с потолка и окон, —
Отозвался лишь на мгновение, и медленно тяжелый портал
закрылся, и в тишине толпа ждала воли солдат.
Тогда поднялся их командир и заговорил со ступенек жертвенника:
Держа высоко в руках с печатями царское поручение.
«Сегодня вы созваны, — сказал он, — по приказу его величества. Я делаю свою задачу, и я знаю, что это должно быть тяжело для вас. короне, и что вы сами из этой провинции будете переселены в другие земли.Дай Бог вам жить там
Когда-нибудь верным подданным, счастливым и миролюбивым народом!
Теперь я объявляю вас узниками; ибо таково его величество! »
Как, когда воздух становится безмятежным в знойное летнее солнцестояние,
Внезапно накапливается буря, и смертоносная праща из градин
Бьет зерно фермера в поле и разбивает его окна,
Скрывая солнце и засыпая землю соломой с крыш домов,
С ревом летают стада и стремятся разбить их оградки;
Так в сердца людей проникли слова говорящего.
Мгновение молча они стояли в безмолвном изумлении, а затем поднялись.
Все громче и громче вопли печали и гнева,
И одним порывом они безумно бросились к дверному проему.
Напрасна была надежда на побег; и крики и жестокие проклятия
Звонит по дому молитвы; и высоко над головами остальных
Роза с поднятыми руками, фигура кузнеца Василия,
Как в бурном море, волны подбрасывают лонжерон.
Лицо его вспыхнуло и исказилось страстью; и дико крикнул:
«Долой тиранов Англии! Мы никогда не присягали им на верность!
Смерть этим иностранным солдатам, которые захватывают наши дома и наши урожаи!»
Больше он хотел бы сказать, но безжалостная рука солдата
ударила его по губам и стащила на тротуар.

Среди ссор и смятения гневных раздоров,
Воистину! дверь алтаря отворилась, и отец Фелициан
вошел с серьезным видом и поднялся по ступеням алтаря.
Подняв преподобную руку, он жестом замолчал.
Вся эта шумная толпа; и так он сказал своему народу;
Его тон был глубоким и торжественным; с акцентом размеренно и печально
Сказал он, как после набата отчетливо бьют часы.
«Что вы делаете, дети мои? Какое безумие охватило вас?
Сорок лет своей жизни я трудился среди вас и учил вас,
Не на словах, а на деле любить друг друга!
Неужели вы так скоро забыли все уроки любви и прощения? и сердца, переполненные ненавистью?
Вот! Где распятый Христос на кресте смотрит на тебя!
Смотри! в этих печальных глазах, какое кротость и святое сострадание! их!’
Давайте повторим эту молитву в час, когда нечестивые нападут на нас,
Давайте повторим ее сейчас и скажем: «О Отец, прости им!»
Его слова упрека были немногими, но глубоко в сердцах его народа
Они потопили, и рыдания раскаяния последовали за пылкой вспышкой,
Пока они повторяли его молитву и говорили: «О Отец, прости им!»

Потом была вечерняя служба.Свечи сияли на алтаре.
Пылким и глубоким был голос священника, и народ откликнулся,
Не только устами, но сердцами; и Ave Maria
Пели они, и упали на колени, и их души, с переводом преданности,
Восстали в пылком молитве, как Илия, возносящийся на небеса.

Между тем в деревне распространились весть о зле, и со всех сторон
Бродили, плача, от дома к дому женщины и дети.
Долго стояла у дверей отца Эванджелина, с правой рукой
Прикрывая глаза от прямых солнечных лучей, которые, спускаясь,
Освещали деревенскую улицу таинственным великолепием и покрывали каждый дом
Крестьян золотой соломой и украшали его окна.
Долго внутри была расстелена белоснежная скатерть на столе;
Там стояли пшеничный хлеб и мед, благоухающий полевыми цветами;
Там стояла кружка с элем и сыр свежий, привезенный с молочного завода;
И во главе доски большое кресло фермера.
Так Эванджелина ждала у дверей своего отца, когда закат
отбрасывал длинные тени деревьев на широкие амброзийные луга.
А! на ее дух в более глубокой тени упало,
И из полей ее души вознеслось небесное благоухание, —
Милосердие, кротость, любовь и надежда, и прощение, и терпение!
Затем, позабыв о себе, она пошла в деревню,
Приветствуя взглядами и словами скорбные сердца женщин,
Как по темнеющим полям медленными шагами они ушли,
Подгоняемые своими домашними заботами и усталые ноги их детей.
Вниз зашло великое красное солнце и золотыми мерцающими испарениями
Скрыл свет своего лица, как Пророк, спустившийся с Синая.
Сладко над деревней звенел колокол Ангела.

Между тем, в сумраке у церкви остановилась Эванджелина.
Внутри все было тихо; и напрасно у двери и окон
Стояла она, слушала и смотрела, пока, охваченная эмоциями,
«Гавриил!» крикнула она вслух дрожащим голосом; но нет ответа
Пришел из могил мертвых, ни из более мрачной могилы живых.
Постепенно она вернулась в дом своего отца без жильцов.
Тушил огонь в очаге, на доске был не приготовленный ужин,
Пустые и мрачные комнаты были наполнены призраками ужаса.
Печально повторил ее шаг по лестнице и полу ее комнаты.
Глубокой ночью она услышала безутешный дождь, падающий
Громко на увядшие листья платана у окна.
Ярко сверкнула молния; и голос раскатистого грома
Сказал ей, что Бог находится на небесах и управляет миром, который он создал!
Тогда она вспомнила сказку, которую она слышала о правосудии Небес;
Успокоена была ее обеспокоенная душа, и она мирно дремала до утра.

Песня V

Четыре раза солнце вставало и заходило; и вот, на пятый день
Весело позвал петуха спящим служанкам фермы.
Вскоре над желтыми полями, в безмолвной и скорбной процессии,
Пришли из соседних деревень и ферм акадские женщины,
Везут на тяжеловесных телегах свои домашние вещи к берегу моря,
Остановившись и снова оглянувшись, чтобы взглянуть еще раз. на их жилища,
прежде, чем они были скрыты из виду извилистой дорогой и лесом.
Близко по бокам их дети бегали и гнали волов,
В своих маленьких руках они сжимали некоторые фрагменты игрушек.

Так они поспешили к устью Гасперо; и там, на берегу моря,
В беспорядке валялись хозяйственные товары крестьян.
Весь день между берегом и кораблями курсировали лодки;
Целый день из села катились телеги.
Поздно вечером, когда солнце уже близко к закату,
Далеко над полями донесся барабанный бой с кладбища.
Туда толпились женщины и дети. Внезапно церковные двери
открылись, и вышла стража, и мрачной процессией маршировали
вслед за долго заточенными, но терпеливыми, акадскими земледельцами.
Как паломники, которые путешествуют далеко от своих домов и своей страны,
Поют на ходу, и в пении забывают, что они утомлены и измучены,
Так с песнями на устах акадские крестьяне спустились
Спустились от церкви к берегу среди своих жен и дочерей.
Сначала пришли молодые люди; и, возвысив свои голоса,
исполнили дрожащими губами песнопение католических миссий: —
«Святое сердце Спасителя! О неиссякаемый источник!
Наполни наши сердца в этот день силой, покорностью и терпением!»
Тогда старики, когда они шли, и женщины, стоявшие на обочине дороги
Соединились в священном псалме, и птицы в солнечном свете над ними
Смешали свои записи с ним, как голоса духов уходивших.

На полпути к берегу Эванджелина ждала молча,
Не охваченная горем, но сильная в час скорби, —
Спокойно и грустно она ждала, пока процессия приблизится к ней,
И она увидела бледное лицо Габриэля с эмоциями.
Затем ее глаза наполнились слезами, и, нетерпеливо побежав к нему навстречу,
взяла его за руки, положила голову ему на плечо и прошептала: —
«Габриэль! Ободрись! Ибо, если мы любим друг друга
Ничего. , по правде говоря, может навредить нам, какие бы несчастья ни случились! »
Улыбаясь, она произнесла эти слова; затем внезапно остановился, потому что ее отец
Видел, что она медленно продвигалась. Увы! как изменился его облик!
Исчезли сияние его щеки, огонь из его глаз и его шаги.
Тяжелее казался тяжестью тяжелого сердца в его груди.
Но с улыбкой и вздохом она обняла его за шею и обняла,
Сказав слова нежности там, где слова утешения не помогли.
Так, к устам Гасперо двинулась эта скорбная процессия.

Там царил беспорядок, суматоха и волнение.
Активно курсировал грузовые лодки; и в суматохе
Жены были оторваны от своих мужей, а матери слишком поздно увидели своих детей,
Оставленных на земле, протягивая руки, с самыми безумными мольбами.
Итак, на отдельные корабли отнесли Василия и Гавриила,
В отчаянии на берегу стояла Эванджелина со своим отцом.
Половина задачи не была выполнена, когда солнце село, и сумерки
Углубились и потемнели вокруг; и в спешке приливающий океан
Сбежал от берега и покинул линию песчаного пляжа
Покрытый бродягой прилива, водорослями и скользкими водорослями.
Еще дальше, среди домашних вещей и повозок,
Как в цыганском стане, или в союзе после битвы,
Все спасение отрезано морем и стражи рядом с ними,
Лей расположился лагерем на ночь бездомные акадские фермеры.
Обратно в свои самые нижние пещеры отступил ревущий океан,
Утаскивая по пляжу грохочущую гальку, оставляя
в глубине суши и далеко вверх по берегу севшие на мель лодки моряков.
Затем, с наступлением ночи, стада вернулись со своих пастбищ;
Сладким был влажный неподвижный воздух с запахом молока от вымени;
Мычание они ждали и долго ждали у знаменитых баров приусадебного двора, —
Ждали и тщетно ждали голоса и руки доярки.
На улицах царила тишина; из церкви не звучал ни один Ангелус,
Не поднимался дым с крыш, и не светился свет из окон.

Но на берегу тем временем зажгли вечерние костры,
Построен из дров, брошенных на песок от обломков во время бури.
Вокруг них собрались очертания мрачных и печальных лиц,
Слышались голоса женщин и мужчин и плач детей.
Вперед от огня к огню, как от очага к очагу в своем приходе,
Бродил верный священник, утешая, благословляя и ободряя,
Подобно Павлу, потерпевшему кораблекрушение, по пустынному морскому берегу Мелиты.
Таким образом он подошел к тому месту, где Эванджелина сидела со своим отцом,
И в мерцающем свете увидел лицо старика,
Хаггарда, пустого и бледного, и без мысли и эмоций,
Эйен как лицо часы, из которых были сняты стрелки.
Напрасно Эванджелина боролась словами и ласками, чтобы подбодрить его,
Напрасно предлагала ему еду; но он не двигался, он не смотрел, он не говорил
Но, пустым взглядом, всегда смотрел на мерцающий свет костра.
«Бенедицит!» пробормотал священник тоном сострадания.
Он бы сказал больше, но его сердце было полно, и его акценты
дрогнули и остановились на его губах, как ноги ребенка на пороге,
Замолченный сценой, которую он созерцает, и ужасным присутствием печали.
Поэтому он молча возложил свою руку на голову девушки,
Поднял свои слезливые глаза на безмолвные звезды, которые над ними
Двигались своим путем, не обращая внимания на обиды и печали смертных.
Тогда он сел рядом с ней, и они вместе плакали в тишине.

Внезапно с юга поднялся свет, как осенью кроваво-красная
Луна взбирается по кристальным стенам неба и над горизонтом
Подобно Титану протягивает свои сто рук по горам и лугам,
Захватывая скалы и реки и сваливающие вместе огромные тени.
Все шире и шире он сиял на крышах деревни,
Сиял в небе и на море, и на кораблях, стоявших на рейде.
Столбы сияющего дыма поднялись вверх, и вспышки пламени были
Вонзились в их складки и разошлись, как дрожащие руки мученика.
Затем, когда ветер схватил заросли и горящую солому, и, подняв настроение,
Взмахнул ими по воздуху, сразу со ста крыш домов.
Начал покрытый дымом слиться со вспышками пламени.

Эти вещи в ужасе смотрели на толпу на берегу и на корабле.
Вначале они молчали, а потом громко закричали от боли.
«Мы больше не увидим наших домов в деревне Гранд-Пре!»
Внезапно громко петухи начали кукарекать на фермах,
Думая, что уже наступил день; и вскоре мычание скота
Пришел вечерний ветерок, прерванный лаем собак.
Затем поднялся звук ужаса, наподобие вздрогнувших спящих лагерей.
Далеко в западных прериях или лесах, окаймляющих Небраску,
Когда дикие лошади в страхе пронеслись мимо со скоростью вихря,
Или громко мычащие стада буйволов. броситься к реке.
Такой был звук, который поднялся ночью, когда стада и лошади
прорвались сквозь загоны и заборы и безумно устремились по лугам.

Ошеломленные зрелищем, но безмолвные, священник и девушка
Вглядывались в сцену ужаса, которая краснела и расширялась перед ними;
И когда они наконец повернулись, чтобы поговорить со своим безмолвным товарищем,
Вот! со своего места он упал и растянулся на берегу моря.
Неподвижно лежал его образ, из которого покинула душа.
Медленно священник поднял безжизненную голову, и девушка
встала на колени рядом с отцом и громко завыла от ужаса.
Затем она в обмороке утонула и легла ему на грудь, положив голову ему на грудь.
Всю долгую ночь она лежала в глубоком, забывчивом сне;
И когда она проснулась от транса, она увидела множество рядом с собой.
Лица друзей, которых она видела, которые печально смотрели на нее,
Бледный, со слезами на глазах и взглядами печально сострадательного.
По-прежнему пламя горящей деревни освещало пейзаж,
Краснело небо над головой и сияло на лицах вокруг нее,
И, как в день гибели, это казалось ее колеблющимся чувствам.
Затем она услышала знакомый голос, как он сказал людям:
«Давайте похороним его здесь, на берегу моря. священный прах будет благочестиво возложен на кладбище ».
Таковы были слова священника. И там в спешке, на берегу моря,
Осветив горящую деревню погребальными факелами,
Но без колокола и книги они похоронили фермера из Гранд-Пре.
И когда голос священника повторил служение скорби,
Вот! с жалобным звуком, подобным голосу огромного собрания,
Торжественно ответил морю и смешал его рев с панихидами.
‘Это был возвращающийся прилив, который вдалеке от пустыни океана,
С первым рассветом дня пришел, вздымаясь и спеша, к берегу.
Затем снова возобновился шум и шум посадки;
И с отливом корабли вышли из гавани,
Оставив мертвых на берегу и селение в руинах.

Часть вторая

Песнь I

Со времени сожжения Гранд-Пре прошло много утомительных лет.
Когда во время отлива грузовые суда ушли,
Унеся народ со всеми его домашними богами в изгнание.
Ссылка без конца и без примера в рассказе.
Далеко на разных берегах высадились акадийцы;
Разлетелись они были, как хлопья снега, когда ветер с северо-востока
коснулся сквозь туманы, затмевающие берега Ньюфаундленда.
Бездомные, бездомные, безнадежные, они блуждали из города в город,
От холодных озер Севера до знойных южных саванн, —
От унылых берегов моря до земель, где Отец Вод
Хватает холмы в своем руки, и тащит их к океану,
Глубоко в их песках, чтобы похоронить разбросанные кости мамонта.
друзей и дома; и многие, в отчаянии, с разбитым сердцем,
Спрошенный от земли, но могила, и больше не друг и не огонь.
Написанная их история стоит на каменных скрижалях на кладбищах.
Долгое время среди них была видна девушка, которая ждала и скиталась,
Смиренная и кроткая духом, терпеливо терпящая все.
Прекрасна была она и молода; но увы! перед ней простиралась,
Унылая, обширная и безмолвная, пустыня жизни с ее тропой
Отмеченная могилами тех, кто горевал и страдал до нее,
Страсти давно угасли, а надежды давно умерли и покинуты,
Как эмигрантский Путь над западной пустыней отмечен
давно сожженными кострами и костями, которые бледнеют на солнце.
Что-то было в ее жизни неполным, несовершенным, незаконченным;
Как будто июньское утро, со всей его музыкой и солнечным светом,
Внезапно остановилось в небе и, угасая, медленно спустилось
Снова на восток, откуда оно поздно возникло.
Иногда она задерживалась в городах, пока, побуждаемая лихорадкой внутри нее,
Подгоняемая беспокойным стремлением, голодом и жаждой духа,
Она снова начинала свои бесконечные поиски и усилия;
Иногда забредал на погосты и смотрел на кресты и надгробия,
Сидел у какой-то безымянной могилы и думал, что, может быть, на ее лоне
Он уже отдыхал, и ей хотелось спать рядом с ним.
Иногда слух, слух, нечленораздельный шепот,
Пришел своей воздушной рукой, чтобы указать и поманить ее вперед.
Иногда она говорила с теми, кто видел ее возлюбленного и знал его,
Но это было давно, в каком-то далеком месте или забыто.
«Габриэль Лаженесс!» Они сказали; да! мы его видели.
Он был с кузнецом Василием, и оба ушли в прерии;
Coureurs-des-Bois — это они, известные охотники и звероловы ».
« Габриэль Лаженесс! »- говорили другие:« О да! мы его видели.
Он — путешественник в низинах Луизианы ».
Тогда они сказали бы:« Дорогой ребенок! зачем мечтать и ждать его дольше?
Разве нет других юношей столь же прекрасных, как Гавриил? другие
У кого сердце такое же нежное и искреннее, а дух — такой же верный?
Вот Батист Леблан, сын нотариуса, который любил тебя
Много утомительных лет; давай, протяни ему руку и будь счастлив!
Ты слишком красива, чтобы заплетать косы Святой Екатерины ».
Тогда Эванджелина ответила спокойно, но грустно:« Я не могу! »
Ибо когда сердце идет впереди, как светильник, и освещает путь,
Многое становится ясным, а другое скрыто во тьме ».
На это священник, ее друг и отец-исповедник,
Сказал с улыбкой , — «О дочь! так говорит в тебе Бог твой!
Не говори о напрасной любви, привязанность никогда не пропадает даром;
Если он не обогащает сердце другого, его воды, возвращаясь
Обратно к своим источникам, как дождь, наполняют их полным освежением;
То, что излучает фонтан, снова возвращается к фонтану.
Терпение; соверши свой труд; соверши свою работу любви!
Скорбь и молчание сильны, а терпение богоподобно.
Посему совершай свой труд любви, пока сердце не станет богоподобным,
Очищенным, укрепленным, усовершенствованным и сделанным более достойным небес! »
Ободренная словами доброго человека, Эванджелина трудилась и ждала.
Все еще в своем сердце она слышала погребальная панихида океана,
Но к ее звуку примешался голос, шептавший: «Не отчаивайся!»
Так блуждала эта бедная душа в нужде и безрадостном дискомфорте
Босая кровь истекала кровью по осколкам и шипам существования.
Позвольте мне сочинить, о Муза! идти по стопам странника; —
Не каждым окольным путем, каждым изменчивым годом существования;
Но как путник следует ручьем ручья через долину:
Иногда вдали от его края и видя мерцание его воды
Тут и там, на некотором открытом пространстве, и только временами;
Затем приближаясь к его берегам, сквозь лесные мраки, которые его скрывают,
Хотя он не видит этого, он может слышать его непрерывный ропот;
Счастлив, наконец, если он найдет место, где он достигнет розетки.

Песнь II

Был май месяц. Далеко вниз по Красивой реке,
Мимо берега Огайо и мимо устья Вабаша,
В золотой поток широкой и быстрой Миссисипи,
Проплыла громоздкая лодка, на которой гребли акадские лодочники.
Это была банда изгнанников: как бы плот потерпевшего кораблекрушение
Нация, разбросанная вдоль побережья, теперь плывущая вместе,
Связанная узами общей веры и общей беды;
Мужчины, женщины и дети, которые, руководствуясь надеждой или слухами,
Искали своих близких и своих близких среди фермеров, занимающих мало земли.
На акадском побережье и в прериях прекрасных Опелусас.
С ними пошла Эванджелина и ее проводник, отец Фелициан.
Вперед по затонувшим пескам, через пустыню, мрачную с лесами,
День за днем ​​они плыли по бурной реке;
Ночь за ночью, у их пылающих огней, становились лагерем на его границах.
Теперь по стремительным желобам, среди зеленых островов, где похожие на плюмажи. их края,
Сверкая белоснежными перьями, бродили большие стаи пеликанов.
Ровный ландшафт рос, и вдоль берегов реки,
Затененный фарфоровыми деревьями, посреди пышных садов,
Стояли дома плантаторов с негритянскими хижинами и голубятнями.
Они приближались к региону, где царит вечное лето,
Где через Золотой берег и апельсиновые и цитрусовые рощи,
Величественным изгибом проносится река на восток.
Они тоже свернули со своего курса; и, войдя в залив Плакемин,
Вскоре затерялись в лабиринте медленных и извилистых вод,
Который, как стальная сеть, простирался во всех направлениях.
Над их головами возвышающиеся и мрачные ветви кипариса
Встретились в темной арке, а в воздухе волочились мхи.
Размахивали, как знамена, висящие на стенах древних соборов.
Смертоносная тишина казалась неразрывной, если не считать цапель.
Дом в кедровых деревьях, возвращающихся на закате,
Или сова, когда он приветствовал луну демоническим смехом.
Прекрасен был лунный свет, когда он скользил по воде,
Сиял на колоннах из кипариса и кедра, поддерживающих арки,
Вниз, сквозь сломанные своды которого он проваливался, как сквозь щели в руинах.
Сказочное, нечеткое и странное было все вокруг них;
И в их духе возникло чувство изумления и печали, —
Странные предчувствия зла, невидимого и непостижимого.
Как при топании копыта лошади по дерну прерий,
Далеко впереди закрываются листья мимозы,
Так, по ударам копыт судьбы, с печальными предчувствиями зла,
Сжимается и закрывает сердце, прежде чем его настигнет судьба.
Но сердце Эванджелины поддерживало видение, которое еле слышно
Плыло перед ее глазами и манило ее в лунном свете.
Это мысль ее мозга приняла форму фантома.
По темным проходам перед ней бродил Габриэль,
И теперь каждый взмах весла приближал его все ближе и ближе.

Тогда вместо него, на носу лодки, поднялся один из гребцов,
И, как звуковой сигнал, если другие, подобные им, приключение
плыли по тем мрачным и полуночным потокам, зажгли его горн.
Дикий сквозь темные колоннады и коридоры, покрытые листвой, раздался взрыв,
Нарушая печать тишины и давая языки лесу.
Над ними бесшумно шевелились под музыку знамена мха.
Множественное эхо пробудилось и затихло вдали,
Над водянистым полом и под звучащими ветвями;
Но ни один голос не ответил; из темноты не последовало ответа;
И, когда эхо утихло, тишина стала ощущением боли.
Тогда Эванджелина заснула; но лодочники гребли всю полночь,
Иногда молчали, а потом пели знакомые канадские лодочные песни,
Как они пели в древности на своих акадских реках,
В то время как всю ночь доносились таинственные звуки пустыни,
Далеко прочь, — неразборчиво, — как волна или ветер в лесу,
Смешанный с криком журавля и ревом мрачного аллигатора.

Таким образом, незадолго до следующего полудня они вышли из тени; и перед ними
Лежат под золотым солнцем озера Атчафалаи.
Кувшинки мириадами покачивались на легких волнах.
Сделанные проходящими веслами, и сияющий красотой лотос.
Поднял свою золотую корону над головами лодочников.
Слабым был воздух с запахом цветов магнолии,
И с жаром полудня; и бесчисленные лесные острова,
Благоухающие и густо усыпанные цветущими изгородями из роз,
Рядом, к берегам которых они скользили, приглашенные спать.
Вскоре самое прекрасное из них остановило их усталые весла.
Под ветвями ив Вачита, которые росли на окраине,
Их лодка благополучно пришвартовалась; и рассыпались по лужайке,
Усталые от полуночного труда утомленные путники дремали.
Над ними широкая и высокая протянулась кедровая роща.
Раскачиваясь на своих огромных руках, цветок трубы и виноградная лоза
Вешали свою веревочную лестницу вверх, как лестницу Иакова,
На чьей отвесной лестнице восходили и спускались ангелы,
Были быстрыми колибри, порхавшими с цветов цвести.
Такое видение увидела Эванджелина, когда спала под ним.
Сердце ее наполнилось любовью, и рассвет открывшегося неба
Осветил ее душу во сне славой небесных краев.

Ближе, все ближе, среди бесчисленных островов,
Бросила легкую, быструю лодку, несущуюся над водой,
Подгоняемая мускулистыми руками охотников и звероловов курсом.
К северу его нос обращен к земле бизонов и бобров.
У руля сидел юноша с задумчивым и озабоченным лицом.
Темные и запущенные локоны затеняли его лоб, и печаль
На его лице было ясно написано несколько не по годам.
Гавриил был тем, кто, уставший от ожидания, несчастный и беспокойный,
Искал в западных дебрях забвения себя и печали.
Они быстро скользили вдоль, близко под защитой острова,
Но на противоположном берегу, за ширмой из пальмет,
Так что они не видели лодки, где она лежала, спрятанная в ивах,
Все, не тронутые Бросили весла, и невидимые были спящие,
Ангела Божьего не было никого, чтобы разбудить дремлющую девушку.
Они быстро ускользнули, как тень облака в прерии.
После того, как издалека утих звук их весел о котлы,
Как от магического транса, спящие проснулись, и девушка
Сказал со вздохом дружелюбному священнику: «О отец Фелициан!
Что-то говорит в моем сердце, которое рядом со мной блуждает Гавриил.
Это глупый сон, праздное и смутное суеверие?
Или ангел прошел и открыл истину моему духу? »
Затем, покраснев, она добавила: «Увы, моя легковерная фантазия!
Но преподобный ответил, и он улыбнулся, отвечая, —
«Дочь, слова твои не праздны; и для меня они не бессмысленны.
Чувство глубокое и неподвижное; и слово, которое плавает на поверхности,
Подобно метательному буйку, который выдает, где спрятан якорь.
Посему верь своему сердцу и тому, что мир называет иллюзиями.
Гавриил действительно рядом с тобой; ибо недалеко к югу,
На берегу Тече находятся города Сен-Мавр и Св.Мартин.
Там долго странствующая невеста будет снова отдана своему жениху,
Там давно отсутствующий пастырь вернет свое стадо и свою овчарню.
Прекрасна земля с ее прериями и лесами фруктовых деревьев;
Под ногами сад цветов и синее небо
Наклонившись вверх и опираясь куполом своим на стены леса.
Живущие там назвали его Эдемом Луизианы ».

С этими словами радости они поднялись и продолжили свой путь.
Мягко настал вечер. Солнце с западного горизонта
Как фокусник протянул свою золотую палочку над пейзажем;
Возникли мерцающие пары; и небо, и вода, и лес,
Казалось, все загорелись от прикосновения, таяли и смешивались друг с другом.
Висящее между двумя небесами облако с серебряными краями,
Плавало лодку с капающими веслами по неподвижной воде.
Сердце Эванджелины было наполнено невыразимой сладостью.
Тронутые волшебными чарами священные источники чувств.
Сияют светом любви, как небо и вода вокруг нее.
Потом из соседней чащи пересмешник, самый дикий из певцов,
Поднимаясь на ивовых брызгах, которые нависали над водой,
Стряхнул из своего горла такие потоки безумной музыки,
Что весь воздух и лес и волны казались тихими, чтобы слушать.
Сначала были жалобные и грустные; затем взлетели до безумия
Казалось, они следовали за безумными вакханками или руководили ими.
Затем прозвучали отдельные ноты, в грустном, тихом причитании;
Пока, собрав их всех, он бросил их за границу в насмешках,
Как когда после шторма порыв ветра сквозь верхушки деревьев
Стряхивает грохочущий дождь кристаллическим дождем на ветвях.
С такой прелюдией, как эта, и сердцами, которые трепетали от эмоций,
Медленно они вошли в Тече, где он течет через зеленые Опелусы,
И сквозь янтарный воздух, над гребнем леса,
Увидели колонну дым, исходивший от соседнего жилища; —
Они слышали звуки рога и отдаленное мычание скота.

Песнь III

Рядом с берегом реки, в тени дубов, с ветвей которых красовались
Гирлянды из испанского мха и мистической омелы,
Такие, как друиды, срубленные золотыми топориками во время Святочного прилива,
Стояли, уединенно и тихо , дом пастуха.Сад
Опоясал его поясом пышных цветов,
Наполняя воздух благоуханием. Сам дом был построен из бруса
, высеченного из кипариса и тщательно скомпонованного.
Большая и низкая была крыша; и на тонких колоннах, поддерживаемых,
, увитых розами, обвитых виноградными лозами, широкая и просторная веранда,
Преследование колибри и пчелы простиралось вокруг него.
В каждом конце дома, среди цветов сада,
Расставленные голубятни были, как вечный символ любви,
Сценами бесконечных ухаживаний и бесконечных споров соперников.
В этом месте царила тишина. Линия тени и солнечного света
Пробежала около верхушек деревьев; но сам дом был в тени,
И от его камина, поднимаясь вверх и медленно расширяясь,
В вечерний воздух поднялся тонкий синий столб дыма.
В задней части дома, от садовых ворот, вела тропинка.
Через огромные дубовые рощи к краю безграничной прерии,
В море цветов, в котором медленно опускалось солнце.
Полный след света, как корабли с темным полотном.
Висящий на рангах в неподвижном штиле тропиков.

Там, где лесные угодья встречались с цветочным прибоем прерий,
Верхом на лошади, в испанском седле и стременах,
Сидел пастух в гетрах и дублетах из оленьей шкуры.
Широкое и смуглое лицо, из-под испанского сомбреро.
Взглядывал на мирную сцену с величавым видом своего хозяина.
Вокруг него бесчисленные стада коров, которые паслись на лугах.
Медленно подняв рог, висевший у него на боку, и расправив его.
Полностью его широкая, глубокая грудь, он выпустил взрыв, который прозвучал
Дико, сладко и далеко, сквозь все еще влажный вечерний воздух.
Вдруг из травы длинные белые рога крупного рогатого скота.
Взошли, как хлопья пены, на встречных течениях океана.
Мгновение молча они смотрели, затем с ревом устремились над прерии,
И вся масса превратилась в облако, тень вдали.
Затем, когда пастух повернулся к дому, через ворота сада
Увидел он фигуры священника и девушку, идущих ему навстречу.
Внезапно он спрыгнул с лошади в изумлении, и вперед
бросился с распростертыми руками и восклицаниями изумления;
Когда они увидели его лицо, они узнали кузнеца Василия.
Его радушно встретили, когда он проводил своих гостей в сад.
Там, в беседке из роз с бесконечными вопросами и ответами.
Дали они выход своим сердцам и возобновили свои дружеские объятия,
Смеясь и плача по очереди, или сидя в молчании и задумчивости.
Задумчивый, ибо Гавриил не пришел; а теперь темные сомнения и опасения
Украли девичье сердце; и Василий, несколько смущенный,
Нарушил молчание и сказал: «Если вы прошли через Атчафалаю,
, как вы нигде не встретили лодку моего Габриэля на заливе?»
При словах Василия по лицу Эванджелины промелькнула тень.
Слезы навернулись на ее глаза, и она сказала с трепетным акцентом: —
«Ушел? Габриэль ушел?» и, пряча лицо на его плече,
Все ее отягощенное сердце отступило, и она плакала и сетовала.
Тогда добрый Василий сказал, — и его голос стал бодрым, когда он это сказал: и моих лошадей.
Всегда думая о тебе, всегда неуверенно и печально,
Всегда молчавший или говоря только о тебе и своих бедах,
Он, наконец, стал настолько утомительным для людей и девиц,
Утомительно даже для меня, что наконец я подумал обо мне , и послал его
в город Адайес, чтобы торговать с испанцами на мулов.
Оттуда он пойдет по индийским тропам к горам Озарк,
Охота за мехом в лесах, на реках, ловящих бобра.
Итак ободритесь; мы будем следить за беглым любовником;
Он недалеко, и Судьба и потоки против него.
Завтра и прочь, и сквозь красную утреннюю росу
Мы будем быстро следовать за ним и вернуть его в темницу ».

Тогда послышались радостные голоса, и с берегов реки,
Поднявшись на руках товарищей, явился скрипач Михаил.
Долго прожил он под крышей Василия, как бог на Олимпе,
Не имея другой заботы, кроме раздачи музыки смертным.
Он был очень известен своими серебряными замками и скрипкой.
«Да здравствует Майкл, — кричали они, — наш храбрый акадский менестрель!»
Когда они несли его в триумфальном шествии; и тотчас же
Отец Фелициан двинулся вперед с Эванджелиной, приветствуя старика
Доброжелательно и часто и вспоминая прошлое, в то время как Василий восхищался,
С веселой радостью приветствовал своих старых товарищей и сплетников,
Громко и долго смеялся и обнимал матерей и дочерей. .
Они очень удивились, увидев богатство кузнеца сидеванта,
Все его владения и его стада, и его патриархальное поведение;
Они очень удивились, услышав его рассказы о почве и климате,
И о прериях; чьи бесчисленные стада принадлежали ему, кто их схватил;
Каждый думал в своем сердце, что он тоже пойдет и поступит так же.
Таким образом, они поднялись по ступеням и, перейдя прохладную веранду,
вошли в холл дома, где уже ужин Василий
Ждал его позднего возвращения; и они вместе отдыхали и пировали.

Над радостным пиром внезапно спустилась тьма.
Все было тихо снаружи, и, озаряя пейзаж серебром,
Прекрасная взошла росистая луна и мириады звезд; но внутри дверей,
Ярче этих, сияли лица друзей в мерцающем свете лампы.
Затем со своего места наверху, во главе стола, пастух
Излил свое сердце и свое вино вместе в бесконечном изобилии.
Закуривая трубку, наполненную сладким табаком Natchitoches,
Так он говорил своим гостям, которые слушали и улыбались, пока слушали: —
«Еще раз добро пожаловать, друзья мои, которые долгое время были без друзей и бездомных,
Добро пожаловать! еще раз в дом, который, может быть, лучше старого!
Здесь голодная зима не замораживает нашу кровь, как реки;
Здесь никакая каменистая земля не вызывает гнев фермера.
Лемех плавно проходит по земле, как киль по воде.
Круглый год апельсиновые рощи цветут; и трава вырастает
За одну ночь больше, чем за все канадское лето.
Здесь также бесчисленные стада дикие и невостребованные в прериях;
Здесь тоже можно получить землю по просьбе, и леса из древесины
Несколько ударов топора вырубают и превращают в дома.
После того, как ваши дома построены и ваши поля пожелтели от урожая,
Ни один король Англии Георгий не изгонит вас прочь от ваших усадеб,
Сжигает ваши жилища и амбары и крадет ваши фермы и ваш скот.
Сказав эти слова, он выпустил гневное облако из своих ноздрей,
Пока его огромная коричневая рука с грохотом опустилась на стол,
Так что гости все вздрогнули; и отец Фелициан, изумленный,
Вдруг остановился, ущипнув нюхательного табака на полпути к его ноздрям.
Но храбрый Василий продолжил, и его слова были мягче и веселее: —
«Остерегайтесь лихорадки, друзья мои, берегитесь лихорадки!
Ибо это не похоже на наш холодный акадский климат.
В двух словах, вылечить паука, повешенного на шею! »
Затем послышались голоса у двери и приближающиеся шаги. свежая веранда.
Это были соседние креолы и маленькие акадские плантаторы,
Которые были вызваны в дом Василия Пастуха.
Веселая встреча была давних товарищей и соседей:
Друг обнял друга; и те, кто прежде были чужаками,
Встреча в изгнании, сразу же стали друзьями друг другу,
Вместе нежными узами общей страны.
Но в соседнем зале доносится музыка,
Из гармоничных струн мелодичной скрипки Майкла,
Прервала всю дальнейшую речь.Вдали, как дети в восторге,
Все, что было забыто рядом, они отдавались сводящему с ума
Вихрю головокружительного танца, который качался и качался под музыку,
Сказочный, с сияющими глазами и порывом трепещущих одежд.

Между тем, в стороне, во главе зала, священник и пастух
Сидели, беседуя вместе о прошлом, настоящем и будущем;
В то время как Эванджелина стояла, как зачарованная, потому что в ее
Старые воспоминания поднимались и громко посреди музыки
Слышала она шум моря и неудержимая печаль
Пришла к ее сердцу, и незримо она кралась в сад.
Прекрасна была ночь. За черной стеной леса,
Наклонив вершину серебром, взошла луна. На реке
То тут, то там сквозь ветви трепетный отблеск лунного света,
Как сладкие мысли любви на темном и коварном духе.
Ближе и кругом вокруг нее множество цветов сада
Излили их души запахами, которые были их молитвами и исповедями
В ночь, когда она шла своим путем, как безмолвный картезианец.
Более благоуханнее, чем они, и тяжелее теней и ночной росы,
Повесил сердце девушки. Спокойствие и волшебный лунный свет
Казалось, что ее душу наполнила неопределенная тоска;
Как, через садовые ворота и под тенью дубов,
Прошла она по тропинке к краю безмерной прерии.
Безмолвно он лежал, покрытый серебристой дымкой, и светлячки
Сверкали и уплывали в смешанном и бесконечном количестве.
Над ее головой звезды, мысли Бога на небесах,
Сияли в глазах человека, который перестал удивляться и поклоняться,
За исключением того случая, когда пылающая комета была замечена на стенах того храма,
Как будто рука появился и написал на них: «Упарсин.
И душа девушки, между звездами и светлячками,
Бродила одна, и она воскликнула: «О Гавриил! О мои возлюбленные!
Ты так близок ко мне, и все же я не могу тебя увидеть?
Ты так близко ко мне, и все же твой голос не доходит до меня?
А! как часто твои ноги ступали по этой тропе в прерии!
А! как часто твои глаза смотрели на леса вокруг меня!
А! как часто под этим дубом, возвращаясь с работы,
Ты ложился отдыхать и мечтать обо мне во сне твоих!
Когда эти глаза увидят, эти руки сложатся вокруг тебя? »
Громко и внезапно прозвучал звук козодоя. и замолчал.
«Терпение!» прошептали дубы из пророческих пещер тьмы:
И с залитого лунным светом луга ответил вздох: «Завтра!»

Яркое солнце взошло на следующий день; и все цветы сада
Омыли его сияющие ноги своими слезами и помазали его локоны
восхитительным бальзамом, который они несли в своих хрустальных вазах.
«Прощай!» сказал священник, когда он стоял у темного порога;
«Смотри, чтобы ты принес нам Блудного Сына от его поста и голода,
И также Дева Неразумная, которая спала, когда приходил жених.«
« Прощай! »- ответила девушка и, улыбаясь, вместе с Василием спустилась.
Спустились к берегу реки, где уже ждали лодочники. полет того, кто мчался впереди них,
Унесенный волной судьбы, как мертвый лист над пустыней.
Ни в тот день, ни в следующий, ни еще в тот день, который был успешным,
Нашли, что они следят за его курсом в озере ни лес, ни река,
И по прошествии многих дней они не нашли его; но расплывчатые и неопределенные
Только слухи были их проводниками по дикой и пустынной стране;
Тиль, в маленькой гостинице испанского городка Адайес,
Вири и измученные, они вышли и узнали от болтливого домовладельца,
, что накануне, с лошадьми, проводниками и товарищами,
Гавриил покинул деревню и пошел дорогой прерий.

Песнь IV

Далеко на западе лежит пустынная земля, где горы
поднимаются сквозь вечные снега на свои высокие и светящиеся вершины.
Вниз от их неровных, глубоких оврагов, где ущелье, как ворота,
Открывает проход, грубый для колес эмигрантской повозки,
На запад течет Орегон, Уоллуэй и Овайхи.
На восток, окольным курсом, среди гор Ветряной реки,
Через долину пресной воды выпадает осадок через Небраску;
И к югу, от Фонтен-куи-Баута и испанских гор,
Изрезанный песком и скалами и унесенный ветром пустыни,
Бесчисленные потоки с непрекращающимся звуком нисходят к океану,
Как великие аккорды арфы, в громких и торжественных вибрациях.
Между этими ручьями простираются чудесные, красивые прерии,
Волнистые заросли травы, вечно перекатывающиеся в тени и солнечном свете,
Яркие, с пышными гроздьями роз и пурпурными аморфами.
Над ними бродили стада бизонов, лоси и косули;
Над ними бродили волки и стада лошадей без всадников;
Порывы, порождающие гниль, и ветры, утомляющие путешествиями;
По ним бродят разбросанные племена сыновей Измаила,
Окрашивая пустыню кровью; и над их ужасными военными тропами
Круги и паруса ввысь, на величественных крыльях, стервятник,
Как неумолимая душа вождя, убитого в битве,
Невидимой лестницей, восходящей и взбирающейся по небу.
То тут, то там поднимаются дымы от лагерей этих диких мародеров;
Кое-где на окраинах быстрых рек возвышаются рощи;
И мрачный, молчаливый медведь, монах-отшельник пустыни,
Спускается по их темным ущельям, чтобы выкапывать корни у берега ручья,
И над всем небо, ясное и кристально чистое небо,
Как защитная рука Бога, перевернутого над ними.

В эту чудесную страну, у подножия гор Озарк,
Далеко вошел Гавриил, за его спиной стояли охотники и звероловы.
День за днем, со своими индейскими проводниками, девушка и Василий.
Следили за его летучими шагами и каждый день думали, чтобы его схватить.
Иногда они видели или думали, что видят дым от его костра.
Поднимается в утреннем воздухе с далекой равнины; но с наступлением темноты,
Когда они добрались до места, они нашли только тлеющие угли и пепел.
И хотя их сердца временами были грустными, а тела утомленными,
Надежда все еще вела их, поскольку магия Фата Моргана
Показывала им свои озера света, которые отступили и исчезли перед ними.

Однажды, когда они сидели у вечернего камина,
молча вошла в маленький лагерь индийская женщина,
на чертах которой были глубокие следы печали и терпения, столь же великого, как и ее горе.
Она была женщиной шауни, возвращающейся домой к своему народу,
Из далеких охотничьих угодий жестоких Каманш,
Где был убит ее канадский муж, Кур-де-Буа.
Их сердца были тронуты ее историей, и они были тепло и дружелюбно встречены.
Но когда их трапеза была закончена, и Василий и все его товарищи,
Изношенные долгим дневным переходом и погоней оленей и бизонов,
Растянулись на земле и заснули там, где вспыхнул трепещущий огонь
их смуглые щеки и их формы, закутанные в одеяла
Затем она села у двери палатки Эванджелины и повторила: его удовольствия, и боли, и перемены.
Эванджелина сильно плакала от этого рассказа и от того, что знала, что другое
Несчастное сердце, подобное ее собственному, любило и было разочаровано.
Проникнутая в глубины своей души жалостью и женским состраданием,
И все же в своем горе, довольном тем, что кто-то из пострадавших был рядом с ней,
Она, в свою очередь, рассказала о своей любви и обо всех ее бедствиях.
Немой от удивления, Шони села, и когда она кончила,
Все еще была немой; но в конце концов, как будто таинственный ужас
прошел в ее мозгу, она заговорила и повторила сказку о Моуи;
Моуис, снежный жених, завоевавший и женившийся на девушке,
Но когда настало утро, встал и ушел из вигвама,
Блек, таял и растворялся в солнечном свете,
Пока она не увидела его, хотя она пошла далеко в лес.
Затем нежными, низкими тонами, которые казались странными заклинаниями,
Сказал ей сказку о прекрасной Лилинау, за которой ухаживал призрак,
То, что сквозь сосны в хижине ее отца, в тишине сумерек,
Дышал, как вечерний ветер, и шептал любви девушке,
Пока она не последовала за его зеленым и развевающимся пером через лес,
И больше никогда не возвращалась, и ее народ больше не видел.
Молчаливая от удивления и странного удивления, Эванджелина слушала
мягкий поток ее волшебных слов, пока область вокруг нее
не казалась заколдованной землей, а ее смуглая гостья — чародейкой.
Медленно над вершинами гор Озарк взошла луна,
Освещая маленькую палатку таинственным великолепием
Касаясь мрачных листьев, обнимая и заполняя лес.
С восхитительным звуком промчался ручей, и ветви
Колыхались и вздыхали над головами еле слышным шепотом.
Сердце Эванджелины было наполнено мыслями о любви, но тайна,
Тонкое чувство закралось от боли и бесконечного ужаса,
Как холодная ядовитая змея крадется в гнездо ласточки.
Это был не земной страх. Дыхание из области духов
Казалось, парит в воздухе ночи; и она почувствовала на мгновение
Что, как и индийская горничная, она тоже преследовала призрака.
С этой мыслью она заснула, и страх и призрак исчезли.

Рано утром марш возобновился; и шауни
Сказал, пока они шли: «На западном склоне этих гор
Обитает в своей маленькой деревне начальник Миссии в Черной мантии».
Многому он учит людей и рассказывает им о Марии и Иисусе;
Громко смеются их сердца от радости и рыдают от боли, когда они слышат его.
Туда направили коней своих; и за отрогом гор,
Когда зашло солнце, они услышали ропот голосов,
И на лугу, зеленом и широком, на берегу реки,
Увидели шатры христиан, шатры иезуитской миссии.
Под высоким дубом, который стоял посреди деревни,
поставил на колени вождя Черной Одежды со своими детьми. Распятие, прикрепленное
Высоко на стволе дерева, в тени виноградной лозы,
Глядя своим мучительным лицом на толпу, преклонившую колени под ним.
Это была их сельская часовня. Вверху, сквозь замысловатые арки
над его воздушной крышей, поднималось пение их вечерни,
смешивая его ноты с мягким шепотом и вздохами ветвей.
Молчаливые, с непокрытыми головами, путешественники, приближаясь ближе,
Стояли на коленях на засыпанном дугой полу и участвовали в вечерних молитвах.
Но когда служба закончилась и благословение выпало из рук священника,
Далее, как семя из рук сеятеля,
Медленно преподобный подошел к чужестранцам и поприветствовал их
Добро пожаловать; и когда они ответили, он добродушно улыбнулся,
Услышав в лесу домашние звуки своего родного языка,
И со словами доброты провел их в свой вигвам.
Там они отдыхали на циновках и шкурах и на лепешках из кукурузных початков.
Пировали и утоляли жажду из сосудов учителя.
Вскоре была рассказана их история; и священник торжественно ответил: —
«Не шесть солнц взошли и не зашли с тех пор, как Гавриил сидел.
На этой циновке рядом со мной, где теперь отдыхает девушка,
Рассказал мне ту же самую печальную историю, затем поднялся и продолжил свое путешествие!»
Мягким был голос священника, и он говорил с акцентом доброты;
Но сердце Эванджелины упало на его слова, как зимой снежинки
падают в какое-то одинокое гнездо, из которого вылетели птицы.
«Он ушел далеко на север, — продолжал священник; «но осенью
Когда погоня закончится, снова вернется в Миссию.
Тогда Эванджелина сказала, и голос ее был кротким и покорным, —
«Позволь мне остаться с тобой, ибо душа моя печальна и скорбит». его мексиканский конь со своими индейскими проводниками и товарищами.
Возвращение домой Василий вернулся, а Эванджелина осталась в миссии.

Медленно, медленно, медленно дни сменяли друг друга,
Дни, недели и месяцы; и кукурузные поля, которые росли из земли
Зеленый, когда пришла незнакомка, теперь она машет над ней,
Подняли свои тонкие стержни, с переплетенными листьями, и образовали
Монастыри для нищенствующих ворон и зернохранилищ, разграбленных белками.
Тогда в золотую погоду кукурузу очистили от шелухи, и девицы
покраснели у каждого кроваво-красного колоса, потому что это означало любовника,
Но криво рассмеялся и назвал его вором на кукурузном поле.
Даже кроваво-красное ухо Эванджелине не принесло ее любовника.
«Терпение!» священник сказал бы; «имейте веру, и ваша молитва будет услышана!» что перст Божий насадил
Здесь, в бездомной дикой природе, чтобы направить путь путника
По подобным морю, бездорожью, безграничной пустыне.
Такова вера в душе человека. Цветки страсти,
Веселые и пышные цветы, ярче и ароматнее,
Но они обманывают нас и сбивают нас с пути, и их запах смертоносен.
Только это скромное растение может вести нас сюда, и в дальнейшем
Венчает нас цветами асфоделей, влажными от росы непента ».

Настала осень и прошла, и зима, а Гавриила не было;
Расцвела открывающая весна, и ноты малиновки и синей птицы
Звучали сладко на земле и в дереве, но Гавриил не пришел.
Но от дуновения летних ветров донесся слух.
Слаще пения птиц, или оттенка, или запаха цветов.
В нем говорилось, что далеко на севере и востоке, в лесах Мичигана,
Гавриил жил в своей хижине на берегу реки Сагино,
И с вернувшимися проводниками искали озера Св. Лаврентия,
С грустным прощанием Эванджелина ушла из миссии.
Пройдя утомительными путями, долгими и опасными переходами,
Она достигла, наконец, глубин мичиганских лесов,
Нашла она, охотничий домик заброшенным и разрушенным!

Так скользили долгие печальные годы, и в сезоны и в разных местах
Ныряльщики и издалека видели странствующую деву; поля армии,
Сейчас в укромных деревушках, в поселках и густонаселенных городах.
Она пришла, как призрак, и скончалась незамеченной.
Прекрасна была она и молода, когда в надежде отправилась в дальний путь;
Блеклая была она и старая, когда разочарованием все закончилось.
Каждый последующий год что-то крал у ее красоты,
Оставляя за собой, шире и глубже, мрак и тень.
Тогда появились и распространились слабые полосы серого на ее лбу,
Рассвет другой жизни, что прорвало ее земной горизонт,
Как в восточном небе первые слабые полосы утра.

Песня V

В этой восхитительной земле, омываемой водами Делавэра,
Сильванскими тенями охраняет имя апостола Пенна,
На берегу прекрасного ручья стоит город, который он основал.
Там весь воздух бальзам, а персик — символ красоты,
И улицы все еще повторяют имена лесных деревьев,
Как будто они хотели бы умилостивить дриад, чьи пристанища они досаждали.
Там из беспокойного моря высадилась Эванджелина, изгнанница,
Нашла среди детей Пенна дом и страну.
Там умер старый Рене Леблан; и когда он ушел,
Видел рядом с ним только одного из всей сотни его потомков.
Что-то, по крайней мере, было на дружеских улицах города,
Что-то, что говорило с ее сердцем и делало ее больше не чужой;
И ухо ее было приятно Тебе и Ты квакеров,
Ибо оно напомнило прошлое, старую акадскую страну,
Где все люди были равны, и все были братьями и сестрами.
Итак, когда бесплодные поиски, разочарованные попытки,
Закончились, больше не возобновлять на земле, не жалуясь,
Туда, как листья к свету, были обращены ее мысли и ее шаги.
Как с вершины горы дождливый утренний туман
Откатывается, и вдали мы видим пейзаж под нами, освещенный солнцем, с сияющими реками, городами и деревнями,
Так свалился туман из ее разума, и она увидела мир далеко под ней,
больше не Темный, но весь озаренный любовью; и тропа
, по которой она взошла так далеко, ровно и гладко лежащая вдали.
Гавриил не был забыт. В ее сердце был его образ,
Облеченный в красоту любви и юности, каким она его видела в последний раз,
Только более прекрасным, сделанным его смертоносным молчанием и отсутствием.
В ее мысли о нем не входило время, потому что его не было.
Над ним годы не имели власти; он не был изменен, но преображен;
Он стал для ее сердца как мертвый, а не отсутствующий;
Терпение, самоотречение и преданность другим,
Это был урок, который ей преподала жизнь, полная испытаний и печали.
Так была распространена ее любовь, но, как некоторые пахучие специи,
не потерпела ни потерь, ни потерь, хотя и наполняла воздух ароматом.
У нее не было другой надежды и желания в жизни, кроме
Кротко, благоговейными шагами следовать за священными стопами своего Спасителя.
Так много лет она прожила как Сестра Милосердия; частые посещения
Одинокие и жалкие крыши в людных переулках города,
Где бедствия и нужды скрывались от солнечного света,
Где болезни и печаль на чердаках томились заброшенными.
Ночь за ночью, когда мир спал, сторож громко повторял:
Громко, по шумным улицам, что в городе все хорошо,
Высоко в каком-то одиноком окне он увидел свет ее свечи.
День за днем, в серой заре, медленно по окраинам
Тащился немецкий фермер с цветами и фруктами на рынок,
Встретил то кроткое, бледное лицо, возвращавшееся домой с бдительности.

Тогда было так, что на город обрушилась эпидемия,
Предвещаемая чудесными знамениями, и в основном стаями диких голубей,
Затемняло солнце в своем полете, и в зобах не было ничего, кроме желудя.
И, когда морские приливы возникают в сентябре,
Затопляет серебряный поток, пока не переходит в озеро на лугу,
Так смерть затопила жизнь, и, устремившись по ее естественным краям,
распространилась на солоноватое озеро, серебряный поток существования.
Богатство не имело силы подкупить, ни красота не очаровала угнетателя;
Но все одинаково погибли под бичом его гнева; —
Только, увы! бедняк, у которого не было ни друзей, ни слуг,
Убежал умирать в богадельне, доме бездомных.
Тогда он стоял в предместьях, среди лугов и лесов, —
Теперь город его окружает; но, тем не менее, с его воротами и калиткой
Кроткий, посреди великолепия, его скромные стены, кажется, повторяют
Мягко слова Господа: «Бедные вы всегда имеете с собой».
Туда днем ​​и ночью приходила Сестра Милосердия. Умирающий
Взглянул ей в лицо и действительно подумал, что вот там ночь над городом, видимым вдалеке.
Их глазам показались светильники города небесного,
В сияющие врата которых вскоре войдет их дух.

Таким образом, в субботу утром, по улицам, пустынным и безмолвным,
Идя тихим путем, она вошла в дверь богадельни.
Сладким в летнем воздухе был запах цветов в саду;
И она остановилась на своем пути, чтобы собрать среди них самых прекрасных,
Чтобы умирающие еще раз возрадовались их благоуханию и красоте.
Затем, когда она поднималась по лестнице в коридоры, охлажденные восточным ветром,
Далеко и мягко на ее ухо упали колокольчики с колокольни Крайст-Черч,
Между тем, смешавшись с ними, по лугам доносились
Звуки псалмов, которые пели шведы в их церкви в Викако.
Мягкий, как опускающиеся крылья, спокойствие часа упало на ее дух;
Что-то внутри нее сказало: «Наконец-то твои испытания окончены»;
И с легким взглядом она вошла в палаты болезни.
Бесшумно передвигался вокруг усидчивых, осторожных служителей,
Смочил лихорадочную губу и ноющий лоб, и в тишине
Закрыв слепые глаза мертвых и скрыв их лица,
Где на своих ложах они лежали, как сугробы снега у дороги.
Многие вялые головы, поднявшие голову, когда вошла Эванджелина,
Повернулись на подушку боли, чтобы смотреть, когда она проходила, для ее присутствия
Упал на их сердца, как луч солнца на стенах тюрьмы.
И, оглянувшись вокруг, она увидела, как Смерть, утешитель,
Возложив руку на многие сердца, навсегда исцелила их.
Многие знакомые формы исчезли в ночное время;
Их места были свободны, или их уже заняли посторонние.

Внезапно, словно охваченная страхом или чувством удивления,
Она все еще стояла, расставив бесцветные губы, в то время как дрожь
Пробежала по ее телу, и, забытые, цветы упали с ее пальцев,
И из ее глаз и щеки свет и цвет утра.
Тогда с ее уст сорвался крик такой ужасной тоски,
Что умирающие услышали его и вскочили с подушек.
На поддоне перед ней раскинулось тело старика.
Длинные, тонкие и серые пряди были тени его висков;
Но, когда он лежал в утреннем свете, его лицо на мгновение
Казалось, снова приняло формы своего прежнего мужского достоинства;
Так обычно меняются лица умирающих.
Горячие и красные на его губах все еще обжигали лихорадочный румянец,
Как будто жизнь, как иврит, кровью залила свои врата,
Чтобы Ангел Смерти мог увидеть знамение и пройти.
Неподвижный, бессмысленный, умирающий, он лежал, и его дух был истощен.
Казалось, что он тонет сквозь бесконечные глубины тьмы,
Тьма сна и смерти, вечно тонущая и тонущая.
Затем, сквозь те царства тени, в умноженных реверберациях,
Слышал тот крик боли, и сквозь сменившуюся тишину
Прошептал нежным голосом с нежным и святым акцентом,
«Габриэль! О мои возлюбленные!» и замер в тишине.
Затем он увидел во сне еще раз дом своего детства;
Зеленые акадские луга, среди которых есть лесные реки,
Деревня, горы и леса; и, идя под их тенью,
Как в дни своей юности, Евангелина воскресла в его видении.
Слезы навернулись на глаза; и так же медленно, как он поднял веки,
Исчезло видение, но Эванджелина встала на колени у его постели.
Напрасно он старался прошептать ее имя, потому что акценты оставались невысказанными.
Умер на его губах, и их движение открыло то, что говорил бы его язык.
Напрасно он старался подняться; и Эванджелина, стоя на коленях рядом с ним,
Поцеловала его умирающие губы и положила его голову ей на грудь.
Сладкий был свет его глаз; но он внезапно погрузился в темноту,
Как будто лампу задувает порыв ветра у окна.

Теперь все кончилось: надежда, и страх, и печаль,
Вся боль в сердце, беспокойное, неудовлетворенное желание,
Вся тупая, глубокая боль и постоянная тоска терпения!
И, когда она еще раз прижала безжизненную голову к своей груди,
Кротко она поклонилась и пробормотала: «Отец, я благодарю Тебя!»

Еще стоит первобытный лес; но вдали от его тени,
бок о бок, в своих безымянных могилах, спят влюбленные.
Под скромными стенами маленького католического кладбища,
В самом центре города они лежат, неизвестные и незамеченные.
Ежедневно приливы жизни отступают и текут рядом с ними,
Тысячи пульсирующих сердец, где их сердце покоится и навсегда,
Тысячи ноющих мозгов, где их больше не занято,
Тысячи трудящихся рук там, где их перестали от их трудов,
Тысяча утомленных ног, где их ноги завершили свой путь!

Еще стоит первобытный лес; но под сенью его ветвей
Обитает другая раса, с другими обычаями и языком.
Только на берегу печальной и туманной Атлантики
Остановитесь несколько акадских крестьян, чьи отцы из ссылки
Блуждали обратно на родину, чтобы умереть в ее лоне.
В койке рыбака колесо и ткацкий станок все еще заняты;
Девы все еще носят свои нормандские чепчики и киртлы из домотканого материала,
И к вечернему огню повторяют рассказ Эванджелины,
Пока из его каменистых пещер соседний океан
громким голосом говорит и безутешно с акцентом отвечает на вой леса.